Кремлевская жена - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Тополь cтр.№ 50

— Ну ты, козел! Пошел на х… отсюда! Вали! Вали, б…, пока я те рожу не расквасила! Ну!!!

И я стала собирать слюну во рту, чтобы плюнуть ему в лицо.

Белоконь стал не белый, нет — пергаментный!

И мертвая тишина воцарилась в этом огромном зале с высокими голубыми потолками, под которыми эхо еще носило мой крик.

И девочки со скакалкой испуганно отшатнулись к матери. И в скрещении взглядов сотен людей Белоконь торопливо и неловко, боком прошуршав по стене и вымазав об эту стену свой чистенький китель, поднялся и быстро пошел к выходу, спотыкаясь о чьи-то ноги и чемоданы.

— И подавись моим чемоданом! Сука! Подавись! — крикнула я ему вслед, но он не оглянулся.

А женщина, сидевшая слева от меня на мешке с луком, вдруг тронула меня за рукав:

— Это не он твой чемодан увел, милая. Это шпана, я видела.

— Отстаньте от меня! — огрызнулась я. — Ну их всех…

«Скорый поезд „Москва — Николаев“ прибывает на шестую платформу, — вдруг объявило радио. — Внимание! Объявляется посадка на скорый…»

Господи, что случилось с залом! Люди вскочили, как будто объявили атомную тревогу. Они хватали своих детей, еще спящих или жующих, свои узлы и мешки с продуктами, добытыми в московских магазинах, и, надрываясь от тяжести, сбивая друг друга, увеча кому-то ноги жесткими ребрами чемоданов и ящиков, толпой ринулись к выходам на перрон. Но, разрезая эту толпу, к этим же выходам уже шла из центрального зала ожидания плотная колонна призывников — бритые головы, бритые затылки и загнанные глаза. Я вспомнила, что под Николаевом у нас гигантские тренировочные лагеря парашютистов-десантников, оттуда самолеты напрямую летят в Кабул.

— Дорогу! Дорогу! — весело лаяли в мегафоны сопровождающие призывников сержанты и прапорщики. — Дорогу защитникам страны!

— Сеня-а-а! — раздался надрывный женский вскрик, и какая-то девчонка догнала уходящего в колонне парня и бросилась истерично целовать его, причитая: — Выживи! Выживи! Выживи!..

— Отставить! Выживет! Выживет! — отрывал ее от парня сопровождающий колонну прапорщик.

19.30

Когда толпа схлынула на перрон, я встала. Во всем теле были только пустота и усталость. Конечно! Я же пролилась на этого Сашу таким ливнем — как туча, копившая электричество месяцами. А остаток сил ушел на скандал с Белоконем.

На слабых ногах я вышла из здания Киевского вокзала. Вечерняя чернота висела над площадью. Справа у набережной темнела неясная махина стройки с мертвыми кранами. Помнится, еще в годы моего студенчества здесь начали строить гостиницу и, значит, строят до сих пор. Ближе, на площади, чугунные фонарные столбы торчат из разрытого тротуара, их светильники горят вполнакала, да и то не все. И — ни единой машины, даже такси нет. Пусто. Ах, значит, и никакой слежки за мной нет, да и быть не может — кому я теперь нужна, выброшенная из игры, как пустая гильза. Белоконь, козел в мундире, хотел и пустой гильзой попользоваться, да не обломилось!

Я свернула за угол здания вокзала. Освещенные изнутри автобусы и троллейбусы делали здесь кольцо и причаливали к группам людей, ожидающих их на остановках. Где-то хрипло пело радио. На башне вокзала куранты с римскими цифрами громко пробили полвосьмого, и в лицо мне вдруг ударил мясной запах.

— Чебуреки! Горячие чебуреки! — закричал толстый парень, бегом выкатывая тележку из задних дверей вокзального ресторана.

К нему кинулись люди со всех автобусных и троллейбусных остановок, а я вдруг ощутила жуткий, до дрожи в коленках голод. И тоже побежала к тележке, стала в толкающуюся очередь, оказалась в ней, к счастью, всего двадцать восьмой и отхватила сразу четыре плоских горячих чебурека по 17 копеек штука.

…Потом я шла по вечерней Москве и на ходу ела горячие жирные чебуреки. Руки вытереть было не обо что, и, доев последний чебурек, я просто облизала пальцы и вытерла их о перила Бородинского моста. Вода в Москве-реке была черной, по ней в желтых бликах огней здания СЭВ плыла длинная баржа с зачехленными танками. По темной, плохо освещенной набережной к яркому парадному подъезду Хаммеровского торгового центра подъезжали иностранные машины и наши «волги», из них выходили модно одетые фирмачи и расфранченные в импортные шмотки бабы. Жеманно смеясь, они цокали каблучками, швейцар в ливрее открывал перед ними зеркальные двери, и из глубины вестибюля навстречу им летели музыка и теплый свет…

На Старом Арбате прямо по мостовой компаниями гуляла молодежь — панки с выкрашенными зеленкой волосами, металлисты в кожаных куртках, хиппи, фанаты, дофенисты, хайлафисты и еще черт-те кто. На груди у каждого круглые значки с надписями: «Сукин сын», «Место поцелуя», «Павка Корчагин», «Миша, дай порулить!», «Кефир — водка будущего» и прочий выпендреж. У кого гитара поет про Афганистан, у кого магнитофон с эмигрантскими песнями Вилли Токарева — «У нас на Брайтоне живут интеллигенты…».

Оказывается, автомобильное движение по Арбату теперь запрещено, вдоль тротуаров поставили фонарные столбы «а-ля старина», но фасады старых арбатских домов выглядят, как лицо Громыко — штукатурка сыплется. Впрочем, молодежь на это — ноль внимания. Возле кинотеатра — очередь на «Маленькую Веру». На тротуаре художники выставили свои картины и ловко рисуют блиц-портреты. Группы иностранных туристов останавливаются возле карикатур на Сталина и Брежнева, прицениваются. А мимо идут индифферентные милиционеры и дружинники. А из кооперативных кафе вкусно пахнет шашлыками. А у газетного стенда — толпа. Кто-то вслух читает: «В Воронеже в связи с дефицитом презервативов мужчины пользуются детскими резиновыми шариками». И комментирует: «Вам смешно, а в Воронеже людям больно!» Еще дальше, на высоком заборе, окружающем аварийный, видимо, дом, приколоты сотни маленьких листочков. Я подумала, что это объявления по обмену квартир, а оказалось — это стихи! Десятка два молодых поэтов и поэтесс топчутся возле своих стихов, продают их по 15 копеек за листок и зазывают прохожих: «Никакой цензуры — читайте и покупайте! Вот какая теперь свобода печати!..»

А напротив через улицу несколько десятков прохожих обступили двух музыкантов — бородатого мужика в панаме и подтяжках и молодого худого парня в синенькой шапочке с длинным козырьком и с рюкзачком за плечами, — тех самых, которые утром играли на Горького, возле кафе «Лира». Бородатый и тут играл на банджо, а молодой — на саксофоне. И дуэт у них получался действительно замечательный. Я напрягла память и вспомнила — это же тема кинофильма «Серенада Солнечной долины», который недавно крутили по телику! После какой-то особенно залихватской рулады саксофона публика зааплодировала, кто-то бросил к ногам музыкантов рубль, кто-то — авторучку, еще кто-то — газовую зажигалку.

Да, Старый Арбат стал просто островком Парижа! И не ради ли этого праздника я рвалась в Москву, не ради ли этого была готова использовать Ларису и даже предать ее? Но — сорвалась, на мальчике спеклась, на диссиденте, и теперь попала на этот арбатский праздник жизни только тогда, когда приходится уезжать из Москвы…