Игра в кино - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Тополь cтр.№ 80

А в урманной тайге с хрипом валятся сосны, им обрубают ветки, их связывают в плети и волокут к прелым болотам на лежневки.

И в карьере, где отгремели взрывы, экскаваторы грузят в самосвалы мерзлую землю, и бульдозеры, надрываясь, ворочают гранитные «бараньи лбы», недвижимые еще с ледникового периода, и следом, по наспех проложенному «зимнику» уже пошли тягачи, тянут плети метровых в диаметре стальных труб – гонят нитку нефтепровода.

А Гурьянов со взрывником Фадеичем уже уходят вперед, уже по новой сопке тянут тяжелые бумажные мешки с желтым аммоналом, раскладывают их по склону, готовят новый направленный взрыв. Только последней дрожью вздрагивают тоненькие заснеженные пихточки, только белка-дура с интересом посмотрела сверху на эту работу, а Гурьянов замахнулся снежком: «Брысь, дуреха!» Белка шуганула по веткам, а Фадеич, заломив рыжий лисий треух, уже чиркнул спичкой, зажег бикфордов шнур…

Гра-бах!!!

По вечерам в санном «балке», именуемом «ПДУ» – передвижной домик удобств, – домино и шашки под Эдиту Пьеху, посменный сон, семирная уха из муксуна и нельмы и горячий чай в алюминиевых кружках.

– Нет, в Якутию надо ехать, точно я знаю, – балагурил рыхлый оспатый увалень, уплетая сало с ухой и хлебом. – Там коефициент один к двум плюс полевые. Считай. Или – в Африку. В Африке тепловой коефициент идет, и зарплату нашим в конвертах дают, культурно. А девать некуда – водки ж нету. Кто будет в Африке водку пить? Ну. Через два года – машина, железно. А тут? Фадеич, по сколько нам сегодня закрыли?

– Сколько закрыли – все твои будут, – устало сказал взрывник Фадеич. – Митя, завтра на базу поедешь – взрывчатка кончается. Туда и назад – трое суток.

– Вот жлоб, – сказал оспатый.

– Чего ты? – удивился Фадеич.

– Дай погудеть человеку. Он же пацан, месяц из тундры не вылазит, а ты – трое суток. У него там дружок на базе.

– Ну ладно, пять, – сказал Фадеич. – Но только чтоб точно.

Оспатый подмигнул Мите, растопырил на кулаке мизинец и большой палец, показал:

– С тебя.

– Будет, – весело согласился Митя.

Вечерело. Пустая полуторка, высоко подпрыгивая кузовом на ухабах, вымахнула с замерзшей реки на пригорок, покатила по улице таежного поселка. Поселок был новенький, бревенчатый, весь свежий и желтый от наспех ошкуренных бревен, одноэтажный – он недлинной улицей протянулся по берегу таежной реки. Дальше были видны склады и таежный урман, а противоположный берег был пологим и безлесым, там стояли аэрофлотская изба и дежурный Ан-2, а за ними в тундре торчали иглы нефтяных вышек.

У магазина с ненецкой вывеской «ЛАБКА» был большой щит-плакат «Дадим стране нефть и газ Заполярья!». Здесь же, возле входа в магазин, полукольцом стояли две оленьи нарты, «татра» и два тяжелых гусеничных вездехода.

Гурьянов проехал было мимо, а потом тормознул, круто развернулся и подкатил к магазину.

Магазин был типа фактории – и продукты тут, и промтовары. В продовольственном отделе два ненца и молоденькая ненка оптом закупали и складывали в мешок дюжину батонов хлеба, круги сыра, колбасы, пачки соли. Тут же стояли три русских мужика – один был в унтах, но без полушубка и в черном парадном костюме, нейлоновой сорочке и при галстуке, а двое – в обычном.

– Ну, вы сдурели, ребята, – говорила им продавщица, смешливо прикрывая ладошкой невольную улыбку и заодно отпуская товар ненцам. – Степан Прокофьевич, ну вы, ей-богу, нашли место свататься!

– При чем тут место, Поля? – басил один из сватов. – Ты учти, если ты и Степану откажешь, мы тебя вообще из поселка выселим!

– Толик! – урезонивал его потный от смущения сорокалетний мужик в черном костюме и унтах.

– Да у меня муж есть, ребята, – улыбалась им продавщица и спросила у Гурьянова: – Чего тебе, мальчик?

По-доброму спросила, без насмешки, но Гурьянова это «мальчик» задело все же, поскольку она ненамного старше его была – ну, лет на пять. Он поглядел ей в глаза, сказал с вызовом:

– Бутылку.

– Одну?

– Брюки мне надо.

– А! Какой размер?

Он пожал плечами:

– Сорок восемь.

– Сорок восемь ты в детстве носил, – усмехнулась она. – Пятидесятый, наверно.

Пройдя в промтоварный отдел, она сняла с полки три пары брюк, положила перед ним на прилавок. И стала тут же, ожидая.

– Померить бы, – сказал он.

– Да чё их мерить? – нетерпеливо сказал один из сватов. – Приложил, и все. Мерить!

– Толик! – опять попросил его жених.

Примерить действительно было негде, Гурьянов приложил брюки к поясу, чтоб хоть длину проверить, а продавщица отошла к ненцам, и настырный сват сказал ей все тем же басом:

– Нет у тебя никакого мужа. Был и весь вышел, поняла? Нашла ждать какого-то!..

– Ну, Толик! – снова умоляюще урезонил его жених.

– Мужика бери, бери, отнако, – неожиданно скороговоркой вмешалась ненка. – Хороший мужик, тобрый, бери, бери.

Продавщица рассмеялась, повернулась к Гурьянову:

– Ну что?

Гурьянов нерешительно пожал плечами, держа в руках брюки.

– Ну, пойди вон туда, померь. – Она кивнула внутрь магазина. – Иди, иди, там никого нет, там я живу.

И подняла крышку прилавка, пропуская его.

Гурьянов прошел через темный склад в какую-то комнату. Здесь уютно, чисто и во всем – в гладко застеленной кровати, порядке на тумбочке, каких-то игрушках на тахте – чувствовалась женская рука и женское одиночество. Гурьянов закрыл за собой дверь, на всякий случай подставил к ней стул, а после этого, оглядывая с любопытством комнату, снял унты и свои армейские галифе, натянул брюки, подошел к зеркалу. Возле зеркала была фотография хозяйки в обнимку с каким-то высоким красивым парнем. Гурьянов оглядел себя в зеркале. Брюки были, в общем, ничего, разве что несколько широки в поясе. Он снял их, снова надел галифе и унты и вернулся в магазин.

В магазине уже не было ни ненцев, ни сватов, и дверь была изнутри заложена перекладиной, а продавщица сидела в углу на мешке с сахаром и со злыми слезами на глазах слушала, как в эту дверь стучали снаружи. Осторожно стучали, робко. Но она не откликалась.

– А, ты еще тут, – сказала она, увидев Гурьянова, и шмыгнула носом. – Ну, берешь брюки?

– Чего тут случилось? – спросил Гурьянов.

– Ничего. – Тыльной стороной ладони она утерла глаза и размазала по щеке краску от ресниц. – Берешь брюки?

Митя не ответил. Достал было из кармана носовой платок, но тот был несвежий, и Митя спрятал его и взял чистый платок с витрины прилавка, послюнявил краешек и стал вытирать ей краску со щеки.

Она подставила лицо, повторила вопрос про брюки: