Любожид - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Тополь cтр.№ 116

– Не знаю. Рублей сорок с мелочью…

– Советские деньги вывозить нельзя.

– А куда их девать?

– Нас не касается. Оставьте на территории страны.

Степняк выгреб из кармана смятые советские рубли и мелочь, поискал глазами, куда их деть, уже хотел просто выбросить в мусорную урну, но сдержал себя и аккуратно положил на стол таможенников. Те сделали вид, что не заметили этого.

– Проходите.

– А жена?

– Придет, никуда не денется!

И тут Степняк увидел Фаину. Она вышла из кабины гинеколога – слезы на щеках, побелевшие губы дрожат, а глаза сверкают таким бешенством, какого Степняк в ней и не подозревал даже.

«Только молчи! Молчи!» – мысленно приказал и взмолился он, и, кажется, она прочла это в его глазах.

– Руки в стороны! – сказала Фаине таможенница и стала ощупывать на ней одежду.

– Меня уже щупали! – сказала ей Фаина.

«Молчи!» – заорал ей глазами Степняк, стоя уже на перроне, и вдруг услышал телефонный звонок – там, в глубине таможни.

Один звонок… второй… третий… Но вот кто-то снял трубку.

Степняк закрыл глаза, и, несмотря на мороз, пот выступил на его лице.

Фаина перешагнула порог, подхватила мужа под локоть и быстро повела по перрону.

– Куда? Стой! – одернул их грубый окрик пограничника с грозно взрычавшей собакой-овчаркой на поводке. – Эмигрантам у третий и четвертый вагон!

Овчарка, рыча и натягивая поводок, стала на задние лапы, но пограничник удержал ее и, когда Степняк с Фаиной отпрянули и быстро пошли в другую сторону, сказал:

– Спокойно, Картер! Сидеть!

Перрон был заполнен роскошной публикой – упитанные советские генералы и полковники в каракулевых папахах и парадных шинелях из голубого сукна; офицеры рангом пониже, но такие же краснолицые и в таких же франтоватых парадных кителях, перепоясанные плетеными золотистыми поясами, в фуражках с золотыми кокардами и в блестящих золотом погонах; сытые, гладко выбритые и вальяжно-снисходительные советские дипломаты в меховых и кожаных пальто и в костюмах от Brooks Brothers и Pierre Cardin и их жены разного калибра и веса, но все до одной – в норковых манто, соболиных накидках, лисьих шубах, норвежских дубленках и в высоких кожаных сапожках на «английском каблуке». От мужчин пахло хорошим армянским коньяком, а от женщин – французскими духами и сигаретами «Marlboro». Жены младших офицеров покупали в киосках мороженое-эскимо и шоколад «Аленушка», но остальные брезгливо игнорировали все без исключения товары советского производства, а просто гуляли по перрону, демонстрируя себя и, самое главное, свои офигительные шубы, золотые кулоны и перстни с ослепительными бриллиантами. Даже видавшие роскошь иностранцы с изумлением и завистью глядели на них из окон вагонов, ведь еще вчера вечером в Москве, на перроне Белорусского вокзала, не было ни этих соболиных шуб, ни перстней с бриллиантами. Но здесь, на пороге Европы и уже вдали от игры московского начальства в пролетарский аскетизм, эта публика могла, конечно, показать друг другу то, ради чего, собственно, и служила Империи, – свою кастовую сытость и апломб властителей полумира.

И только одна мелочь портила эту картину фешенебельного бродвока. Евреи. Поразительно, как всего за одни сутки можно изменить людей. Каких-нибудь 30-40 часов назад в той же Москве и на том же перроне Белорусского вокзала эти же люди выглядели буржуями – в их болгарских дубленках, каракулевых пальто и норковых шубах. В поезде они ели бутерброды с икрой, пили шампанское и дерзко мечтали о Канаде, США, Австралии и отдыхе на Багамских островах. Их речь была пересыпана такими фартовыми словами, как «моргедж», «кондоминиум», «лоун» и «шевроле-эмпала». Но вот их пропустили через морозный ночной отстойник на брестской привокзальной площади, через таможенный досмотр грузового багажа на станции «Брест-Товарная» и еще один, на вокзале, осмотр ручной клади и анальных отверстий, и – где их дерзкая самоуверенность вечного народа, прошедшего от Египта и Испании до Персии и России? Где их пресловутое остроумие? Где их мудрые глаза Спиноз и Эйнштейнов и пылкие очи Эсфирей? Жалкое, потное, растерзанное и пугливое стадо с сопливыми и плачущими детьми. Окруженные пограничниками с собаками, они волоком тащат по перрону свои незакрывающиеся чемоданы, из которых вываливаются трусы, детские пеленки и семейные фотографии. Снежная поземка подхватывает эти пеленки и фотографии и сметает с платформы.

– Ну и жиды! – громко сказал молоденький лейтенант-артиллерист своей жене в свежем перманенте. – Два рубля на грузчика жидятся потратить! Тьфу!

– Стадо! – согласилась юная жена.

– Что ж вы хотите от изменников Родины? – сказал рядом какой-то дипломат.

– Скоты! Скоты! Ну чистые скоты! – поделился с ними своим возмущением молодой лейтенант.

Тут какой-то старый, хромой, небритый и в мятом пальто эмигрант, отставший от группы евреев и тащивший одной рукой фибровый чемодан, а другой – плачущего пятилетнего внука, споткнулся и упал на своем подломившемся протезе, брякнувшись лицом о промерзший бетон перрона. Половина его деревянной ноги отлетела в сторону пограничника с овчаркой, от чего собака тут же взмыла в воздух, в прыжке схватила этот кусок протеза и, притворно рыча, стала терзать его в своих белых молодых клыках, предлагая старику игру в «А ну-ка, отними!». Солдат закричал ей: «Фу! Брось! Оставить!» – испуганный еврейский ребенок заревел в полный голос, а инвалид сел на землю с окровавленным лицом. Разом учуяв запах этой крови, собака оставила в покое его протез и ощерилась теперь уже не игривым, а грозным рычанием.

– Кошмар! Идем отсюда! – брезгливо сказала жена лейтенанта.

Инвалид с разбитым лицом попробовал встать, но тут же опять завалился набок и только тут обнаружил, что его протез сломался и одна нога короче другой. Окровавленный и одноногий, в мятом пальто, вспоротой меховой шапке, с ревущим рядом сопливым внуком, он был похож на алкаша, вывалившегося из сельского винно-водочного магазина.

– Я не понимаю, зачем их выпускают! – сказал лейтенант дипломату. – Только нашу страну позорят!

И вдруг из этого окровавленного человекообрубка до лейтенанта донеслись слова:

– Ты, артиллерия! Ты можешь из миномета в печную трубу попасть? А?

– Что он говорит? – переспросил лейтенант у дипломата.

– Он спрашивает, можешь ли ты из миномета в печную трубу попасть, – сказала юная жена лейтенанта.

– Это еще зачем? – спросил у нее лейтенант.

– А я могу! – сказал инвалид и, опираясь на плечо своего внука, встал. – И внука научу. Так что встретимся на Голанских высотах! Пошли, Менахем!

И, опираясь на плечо ребенка, запрыгал по платформе к четвертому вагону, где шла посадка всех эмигрантов.

– Эй! – крикнул ему пограничник. – Ногу возьми!

– Я возьму, – сказал Степняк и, подобрав протез и чемодан инвалида, тоже пошел в сторону четвертого и третьего вагонов. Там он увидел знакомую фигуру Анны Сигал, которая втаскивала в вагон деревянную клетку со своим золотым эрдельтерьером.