Банда 4 - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Пронин cтр.№ 63

— Что случается с детьми в первые часы после рождения? Этого никто не знает, но время от времени дети почему-то умирают. Поэтому я сейчас не в самом лучшем виде, не в самом лучшем расположении духа... Ты уж меня прости... В другое время мы поговорили бы иначе... Не обижайся, ладно? — она беспомощно улыбнулась сквозь слезы.

Так, наверное, бывает в жизни, так бывает со многими — человек вдруг начинает ощущать, понимать, чувствовать гораздо больше обычного. То ли проницательность его повышается, то ли обретает он способность улавливать из пространства какие-то волны, несущие мысли, энергию боли и радости. И, получив такой толчок, человек начинает осознавать то, мимо чего совсем недавно проходил равнодушно, не видя, не слыша.

Что-то произошло в сознании Андрея, и все те разрозненные сведения, которые он впитывал в последние дни, все, что услышал краем уха в кабинете Пафнутьева, в логове Бевзлина, в больнице у Овсова, вдруг выстроилось в какую-то зыбкую цепочку, дрожащую от внутреннего напряжения, пульсирующую так, будто в ней билась живая кровь. Но как всегда бывает в подобных случаях, человек не верит в прозрение, опасается не оправдать собственных надежд на себя же... И невольно ищет хоть какое-нибудь подтверждение своему провидческому мигу...

И пока Андрей молчал, охваченный непривычными, может быть, бесовскими чувствами, Надя достала из сумочки и протянула ему небольшой снимок, сделанный «полароидом», квадратик цветной бумаги. На снимке была изображена улыбающаяся Надя и на руках у нее крошечный, отчаянно орущий младенец. Кто-то, видимо, посетил Надю в роддоме, сделал снимок счастливой мамы и тут же вручил ей на добрую и долгую память, не подозревая даже, что это первая и последняя фотография только что родившегося человека. Андрей всмотрелся в фотографию, глянул на Надю, опустил стекло, чтобы лучше видеть снимок, и снова всмотрелся в сморщенное, как печеное яблоко, лицо ребенка.

— Твой ребенок... Девочка? — спросил он напряженным голосом.

— Да... А как ты узнал? Неужели по этому снимку можно определить — мальчик или девочка?

— Почему-то подумалось, — Андрей опять взглянул на снимок. — Послушай, а что это у нее между бровями? Грязь вроде какая-то, а?

— Родинка, — с улыбкой ответила Надя и тут же отвернулась.

— Так, — протянул Андрей почти попафнутьев-ски. — Так... А как это произошло? Как она умерла?

— Ее унесли на ночь в инкубатор... Почему-то решили, что ей лучше переночевать в инкубаторе, заподозрили что-то... А утром сообщили, что спасти не удалось.

— Ты ее мертвой видела?

— Нет, — сказала Надя. — Мне сказали, что не положено. И потом, я была в таком состоянии, что даже не хотелось... Наверное, это плохо, но не до того было.

— Родинка, говоришь, между бровями?

— Поехали домой, Андрей. Я же сказала тебе... Мне плохо.

— А отец кто?

— Извини, но это уже не твое дело! — резковато ответила Надя.

— Бевзлин?

— Да! — неожиданно заорала Надя, глядя на Андрея бешеными от злости глазами.

— Я так и думал, — сказал он спокойно.

— Это почему же ты так думал?

— Ты сама сказала... Что с некоторых пор он потерял к тебе интерес, но еще не прогнал, а как прогонит, когда, за что — еще не знаешь. Но прогонит обязательно.

— Теперь я убедилась, что ты и в самом деле работник прокуратуры! Если даже водитель, которым ты представляешься, вот так рассуждает...

— А я не рассуждаю. Я слушаю. И вина моя только в том лишь, что я слышу тебя.

— Но при этом еще делаешь какие-то выводы!

— Живой человек... — усмехнулся Андрей. — Извини.

— Все ясно, — Надя откинулась на спинку сиденья и скрестила руки на груди.

В позе ее были и вызов, и оскорбленность, и беззащитность. — Поехали, Андрей.

Хватит. Я сыта сегодняшним вечером.

— Поехали, — он с трудом протиснулся между машинами, стоявшими по обе стороны проезда, поколесил по двору и выбрался, наконец, на улицу. Не спрашивая у Нади, куда надо ехать, Андрей вел машину медленнее, чем позволяли условия, машине словно передалось его раздумчивое состояние.

— Ты всегда так ездишь? — спросила Надя, и в ее голосе прозвучало раздражение. Она, похоже, устала за этот вечер, какая-то взвинченность повисла в воздухе, с трудом сдерживаемое недовольство друг другом.

— Всегда, — ответил Андрей. — Когда везу особо опасный груз.

— Это я — опасный груз?

— Конечно.

— В чем же моя опасность?

— Связи у тебя чреватые... Знакомства еще те...

— Вообще-то да, — Надя опять закурила.

— Много куришь, — заметил Андрей.

— Жизнь вынуждает. А куда мы, вообще-то, едем?

— Да так, в одно место.

— Там не опасно?

— Тебе нигде не опасно. Кроме места работы.

— Андрей, куда мы едем? — уже требовательно, с беспокойством спросила Надя.

— Уже приехали... — проговорил Андрей ворчливо и свернул во двор, каких были тысячи в городе — три пятиэтажных дома ограничивали заросшее кленовыми зарослями небольшое пространство, в центре которого располагался небольшой пятачок, где можно было посидеть на скамейке и подождать, пока твоя собака погадит где-нибудь в сторонке, пока твое дите натешится в песочнице, пока твоя жена закончит стирку и из квартиры выветрится вонь распаренного белья.

— Я не выйду из машины, — твердо сказал Надя, с тревогой всматриваясь в темные заросли, сквозь которые кое-где просвечивали окна.

— Разберемся, — спокойно сказал Андрей, выходя из машины и запирая дверцу.

Потом обошел вокруг капота и открыл дверцу, предлагая Наде выйти, — Ты выйдешь, потому что это очень важно.

— Для кого?

— Для тебя.

— А если не выйду?

— Я вытащу тебя силой. И никто мне не помешает. И мне действительно никто не сможет помешать, ты это знаешь.

— Да, имела удовольствие убедиться! — сказала Надя с вызовом, но все-таки вышла из машины. — Скажи хотя бы, где мы находимся?

— Это неважно. Пошли, — он взял женщину под локоть, и она почувствовала такую силу в его руке, возражать которой не было никакого смысла.

— Андрей, я боюсь, — умоляюще сказала Надя.

— Не стоит, — твердо сказал он.

— Ты не сделаешь мне ничего плохого?

— Пошли-пошли! Не дрейфь.

Андрей ввел Надю в полутемный подъезд, пропахший кошачьей и человечьей мочой, не выпуская локтя, провел ее на третий этаж и позвонил. Здесь было сумрачно, грязновато, но другие подъезды в городе были такие же, поэтому неудобства почти не замечались. В дверной глазок их долго рассматривали, но, наконец, Андрея узнали. Щелкнули замки, и тяжелая, стальная дверь, обтянутая коричневым дерматином, открылась. На пороге стояла пожилая женщина в белом халате.