Что-то шумит над моей головой, и я вижу, что в сад влетает
ворона. Она планирует над Тедди, а потом бесстрашно садится на его бок. По
идее, Тедди должен был вскочить, взметнуться, взлететь и, щелкнув зубами,
схватить нахалку за крыло. Но он лежит недвижимо. А ворона поворачивает голову
и смотрит прямо мне в глаза. Смотрит и смотрит… Да еще разевает клюв, словно
хочет что-то каркнуть. И, честное слово, тот звук, который внезапно долетает до
меня, я в первое мгновение принимаю за хриплое, короткое карканье. Но тотчас
осознаю, что это – крик. Крик!
Я каменею. Смотрю на ворону, а она – на меня.
Тедди лежит неподвижно. Крик раздается в доме Клоди. И
безошибочным чутьем загнанного зверя я понимаю, что это значит… Мне надо
бежать!
Чудится мне, или черные бусинки птичьих глаз смотрят на меня
с неописуемым презрением?
Ну, чушь, конечно, это мне мерещится… Ворона тут ни при чем.
Зато очень даже при чем моя непокойная совесть. Она подсовывает мне такую
картинку-воспоминание: как я появляюсь на пороге приемного покоя, а напротив
меня стоит человек с пистолетом. В следующую минуту звучит выстрел. Пуля была
бы моей, если бы на мгновение раньше Василий не захлопнул дверь, прикрывая
меня. И моя пуля досталась ему, он погиб!
Из-за меня уже погиб один человек. И смерть его останется
неотмщенной, убийца уйдет безнаказанным, если я сейчас сверну в проулок и
продолжу свое паническое бегство… которое, очень вероятно, будет длиться всю
мою жизнь – пока ходит по земле мой преследователь. А я, честно сказать, уже
порядком приустала жить в ожидании неминуемой смерти.
– Бобкинс, – жалобно зову я. – Вставай, а? Ну, Тедди! Ну
вставай!
Он не двигается. Ворона смотрит на меня.
Я обреченно вздыхаю и возвращаюсь вдоль ограды к распахнутой
калитке. Вхожу во двор…
Впрочем, даже если я собралась проявить чудеса храбрости и
неблагоразумия, необязательно подниматься по ступенькам крыльца с гордо
поднятой головой, словно королева Мария-Антуанетта, идущая на эшафот. Я ведь
знаю, кого встречу там, в доме Клоди. И знаю, как он стреляет. А у меня нет
даже подобия оружия. И рукопашную с ним я вряд ли могу себе позволить. Поэтому
надо быть поосторожней, похитрее!
Я пригибаюсь, прокрадываюсь под открытым окном и осторожно
ступаю на крыльцо. Дверь нараспашку, и я замираю, прижавшись к косяку. Слышно
тяжелое дыхание и всхлипывания. Чуть поворачиваюсь, на миг выглядываю из своего
укрытия – и тотчас отшатываюсь.
Мне вполне достаточно того, что я увидела за одно мгновение!
Клоди полулежит на полу около камина и пытается подняться.
Полуседые волосы ее растрепаны, подол очередного индейского балахона задрался.
Она безотчетно пытается одернуть платье одной рукой, а другой опирается об пол,
но рука подламывается, Клоди снова падает. Лицо ее разбито в кровь.
Человек, который ударил ее с такой беспощадной яростью,
стоит ко мне спиной. Но я мельком видела его отражение в темном стекле книжного
стеллажа. Этого довольно, чтобы узнать его.
Это он , это снова он !
Я не ошиблась.
Сердце у меня даже не уходит в пятки – оно просто приостанавливается.
– Ты думала, что можешь говорить мне такие вещи – и тебе за
это ничего не будет?
Это его голос. Он говорит по-французски убого, неправильно,
с ужасным рыканьем вместо грассирования, но вполне понятно. Ах да, ведь
Максвелл говорил, что он проходил подготовку в лагере на территории Франции.
Небось там и нахватался.
Воспоминание о Максвелле, запертом в студеном погребе,
ударяет по сердцу так, что оно снова начинает лихорадочно сжиматься, дергаться,
трепыхаться. Мучительно больно…
– Ты думаешь, я посмотрю на то, что ты женщина? Когда
суешься в сугубо мужские игры, не стоит ожидать снисхождения к своему полу.
Такое ощущение, что он говорит это мне. Меня предупреждает.
– Мне даже пулю на тебя тратить не нужно. Я тебе голыми
руками шею сверну!
Не сомневаюсь…
– За что? – с ненавистью восклицает Клоди. – Я ничего не
знаю, говорю тебе! Я ничего не нашла!
С трудом вспоминаю, что все угрозы адресовались все же не
мне, а Клоди.
Так, интересно. Чего она не знала? Чего не нашла?
– Врешь. Я тебе не верю. Лора сообщила мне, что ты вызвала
ее сюда, а просто так ты бы этого не сделала.
Лора? Ну и при чем тут она?
– Лора? – недоверчиво переспрашивает Клоди. – Лора тебе
сообщила? Когда?
– Она мне позвонила в ночь на двадцать второе, уже с дороги.
Она спешно выехала в Мулен по твоему звонку.
Я вспоминаю лунную ночь, красное, косматое свечение Марса на
юго-западе и машину, которая осторожно, почти не рокоча мотором, въехала на
площадь перед мэрией. Из машины вышла женщина, перебежала площадь и… Куда она
направилась дальше?
Значит, то была Лора. Но если час назад я бы не сомневалась,
что она пошла к Жани, то теперь появился и другой вариант ответа. Лора,
оказывается, могла отправиться к Клоди.
Зачем?
Хороший вопрос. Такой же хороший, как и вот такой, к
примеру: почему Клоди и этот бандит-чечени – как его там… а, Иса –
разговаривают, будто старые знакомые?
Снова осторожно заглядываю в дом.
– Ну, откуда мне знать, что имела в виду Лора? – раздраженно
выкрикивает между тем Клоди. Ей наконец-то удалось подняться. Она достает из
кармана платок и начинает промокать разбитый рот. – Позови ее, пусть она при
мне все скажет. Мне надо умыться, мне надо обработать это… твое рукомесло!
– Переживешь, – равнодушно взмахивает рукой Иса, и я вижу в
его руке пистолет. – Я не знаю, где Лора. Она сказала, что будет ждать меня в
Мулене, но ее почему-то здесь нет. И ее портабль не отвечает.
Я-то знаю, где Лора и почему не отвечает ее портабль… А
Клоди? Что думает на сей счет Клоди? Может быть, убийство Лоры – дело рук не
Жани, а Клоди?
Нет, вряд ли. Даже если той ночной посетительницей была
Лора, то Клоди утром куда-то там уехала, в Бордо или Дижон, толком не помню. А
Лора в это время была живехонька. Я видела ее на балконе отеля «Пуле д'ор»,
потом она обогнала меня в своем красном «Рено»…