Падай, ты убит! - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Пронин cтр.№ 119

Но по каким-то признакам мы сразу чувствуем — вот эти слова последние, других больше не будет. И мысленно перебирая своих забытых и полузабытых друзей, всегда откуда-то знаем, с кем еще встретимся. Это вовсе не значит, что мы хотим встретиться, он нужен нам на минуту, чтобы успеть выкрикнуть последние слова и не маяться затянувшейся неопределенностью. Не пишется ли и эта рукопись для того, чтобы исторгнуть из себя в ветреное пространство нынешней осени слова, в надежде, что они окажутся последними... Не затеваем ли мы вообще каждую рукопись, чтобы попрощаться с человеком, с местом, со временем, которые живут в нас...

И освободить место в душе для чего-то нового, свежего, милого нашему сердцу.

И шагнуть за дверь готовым к иной жизни, к встречам и разлукам, еще более тяжким, нежели те, через которые уже прошли и которые, казалось, никогда не повторятся, потому что не будет сил их пережить. Но случается только то, на что у нас есть силы. Кто-то хранит нас от непосильных перегрузок, которых душа не выдержит и сомнется, и мы перестанем быть собой...

Тогда, на Подушкинском шоссе, никому еще не были сказаны последние слова, все связки действовали, и ниточки, тянувшиеся к друзьям, были живыми, каждое услышанное слово отзывалось, рождая понимание. А сейчас нити оборваны и болтаются на ветру, как провода после бури. Но не наступите на них случайно, многие провода еще под напряжением...

* * *

Как-то я показал Аристарху фотографии — на ступеньках сидели шихинские гости какого-то воскресенья. Анфертьев поставил фотоаппарат на табуретку и, нажав автоспуск, успел прибежать и пристроиться ко всей компании. А Света успела положить ему руку на плечо, а он успел благородно ей улыбнуться, а Шихин успел все это заметить, и только тогда раздался щелчок фотоаппарата.

Полюбовавшись снимком, Аристарх спросил:

— Он жив? — Аристарх ткнул пальцем в физиономию Анфертьева.

— Жив.

— И на свободе?

— Да... да... А что?

— Значит обошлось, — проговорил Аристарх с некоторым облегчением. — А как у него с этой девушкой, которая столь опрометчиво положила руку на плечо... своему палачу?

— Ну почему палачу, — возразил я не очень уверенно. — Анфертьев сделал все, чтобы с ней ничего не случилось. Да, подозрение пало на Свету, у нее были неприятности, несколько месяцев она вообще... Но все обошлось. Погиб совсем другой человек.

— Значит, все-таки погиб. А я смотрю, кто-то должен... Оказывается, удар сместился. А сейчас как у них?

— Вроде наладилось. Она долго избегала его, но жизнь идет... Анфертьев остался один, у нее тоже жизнь не заладилась. Несколько лет вообще не виделись, а как-то случайно встретились...

— Они встретились не случайно, — твердо сказал Аристарх.

— Ты хочешь сказать, что он подстерег Свету?

— Она его подстерегла. Я даже знаю где — у метро на Белорусском вокзале. Там удобный подземный переход — с противоположной стороны улицы Горького хорошо видно, кто в него входит, кто выходит. И заметив, что нужный тебе человек спускается по лестнице, можно двинуться навстречу и сделать большие глаза, столкнувшись с ним лицом к лицу. Он не сразу узнал ее, где-то на третий или четвертый раз. Но устроила все она. Света маленько посильнее Анфертьева. У тебя вообще собрались люди не самые слабые.

— А я все боялся, что они тебе шелупонью покажутся.

— Выходим, — Аристарх поднялся.

Электричка остановилась, что-то в ней зашипело, двери распахнулись, и из вагонов, словно под действием сжатого воздуха, стали выскакивать люди и разбегаться по остановкам, чтобы успеть влезть в автобус. Но площадь, освещенная редкими фонарями, была пуста. Только в дальнем ее конце, у рынка, стоял десяток автобусов. Свет в них был погашен, и, похоже, он и никуда не собирались ехать. А здесь под зонтиками стояли люди, привычно выстраиваясь в покорную очередь. Это постоянное стояние воспринималось как нечто совершенно естественное. Сделав за полчаса круг по Одинцову, автобусы часок-другой отдыхали у станции, шофера за это время успевали даже на электричках съездить в Москву за покупками и возвращались как раз к началу очередного рейса. Люди, стоя в очереди годами, знакомились, поедали запасы, привезенные для домочадцев из Москвы, некоторые успевали забеременеть, а одна даже родила, хотя до роддома на автобусе ехать было от силы минут десять. В общем жизнь — она всегда жизнь и везде пробивает себе дорогу, как росток беспомощной травинки сквозь асфальт.

Как-то Сергей Федорович растолковал мне, что автобусы движутся строго по графику, а изменить график нет никакой возможности, поскольку он уже подписан. Нарушить график после подписания, это значит поставить под вопрос не только разумность нынешних властей, но и усомниться в государственном устройстве вообще. Если мы на каждом шагу начнем отменять уже подписанные документы, пояснил Сергей Федорович, то в стране начнется разруха и последствия могут быть непредсказуемы — бунты, вольнодумство, разбой на дорогах, поджоги, люди начнут уходить в леса и дичать.

Мы с Аристархом не стали ждать автобуса и медленно зашагали в сторону улицы Парковой, где теперь жил со своим семейством Шихин. Была ночь, шел теплый дождь, в асфальте Можайского шоссе отражались вспыхивающие огни светофора, со стороны Внукова доносился еле слышный гул самолетов, взлетающих в весеннее небо.

— Нет, твои ребята не шелупонь, — сказал Аристарх. — Сколько воли проявил тот же Ююкин, похищая письмо, избавляясь от него, отбиваясь от наседавшего Ошеверова! Да, мы можем упрекнуть его кое в каких недостатках, но не в слабости. Едва приехав в Москву, он тут же нашел себе дело, стал зарабатывать деньги, хотя это удается далеко не всем. Вышел на пенсию — и опять при деле. Составляет кроссворды. Это немного смешно, но там тоже схватки не на жизнь, а на смерть. А Ошеверов! Сколько нужно страсти, жажды справедливости, самоотверженности, чтобы заставить Ююкина взять ружье! А воспаленное самолюбие Адуева! А его затянувшийся конфликт с Ломоносовым! Можно ссориться с дворником, с соседкой по площадке, можно позавидовать однокашнику, но чтобы так вызывающе вести себя с гением мировой науки... Тут нужна сильная натура. Знаешь, я не уверен, что однажды он не возьмет, да и не спихнет Михаила Васильевича с полюбившегося Постамента.

— А утка?

Аристарх с недоумением посмотрел на меня в свете неоновых букв кинотеатра «Знамя Юности». Мы остановились как раз на углу, на изломе тени, так что его лицо казалось ярко-зеленым, а мое — до неприличия розовым.

— Давай согласимся с тем, — заговорил Аристарх, когда мы миновали колдовское освещение «Юности», — что утку хочется съесть каждому. Это не такой зверь, чтобы им могли насытиться хотя бы два человека. Если в столовых одна утка идет на двадцать четыре порции, то это вовсе не значит, что общепитовские утки крупнее прочих. Так вот, слопать утку целиком — мечта каждого человека, но очень мало людей, способных совершить это с той убежденностью, которую проявил Адуев. Придя в гости со своей личной уткой, он сам ее и съел. Очень сильная личность. Хотя Адуев, скрепя сердце, и предложил Шихину присоединиться к трапезе, тот отказался, тоже проявив незаурядную волю. Пренебречь крылышком, когда полгода сидишь на картошке... Еще неизвестно, кто из них сильнее.