Не доверившись первому впечатлению, он в сердцах еще раз как
следует ударил по двери ногой и чуть не взвыл от боли. Дверь не поддалась и на
миллиметр.
«Говорили ребята – надо больше тренироваться», –
подумал незадачливый бандит и решил применить более тонкий подход. Достав из
кармана компактный переносной дорожный набор молодого бойца из десятка
универсальных отмычек, он приступил к ювелирной работе над замками. Через
десять минут Толян распрямился и удивленно посмотрел на дверь. Что за черт?
Проклятые замки не поддавались. Дверь, однако, выглядела так безобидно, так коммунально
и нищенски, что Толян снова взялся за отмычки. Когда он уже отчаялся в своих
попытках, по ту сторону двери послышались возня и металлический лязг. Дверь
явно собирались открыть.
– Ага! – вполголоса произнес Толян. –
Испугались, козлы старые! Одумались!
Дверь открылась. На пороге стоял коренастый толстый мужик
лет шестидесяти с мрачной невыспавшейся физиономией. Если бы Толян когда-нибудь
раньше встречал этого человека, которого все знакомые уважительно называли
Корнеем Васильевичем и который выполнял в доме профессора Аристархова самые
разные и порой не совсем обычные работы, бежал бы он отсюда без оглядки. Но
Рыжий был глуп и самонадеян и считал всех людей старше тридцати инвалидами
третьей группы и убогими.
Он нагло попер на Корнея Васильевича, выпучив круглые
голубые глазки и страшно, как он считал, скрежеща зубами.
– Ну, старая параша, гони быстро мою картину!
Поворачивайся живо, профессор кислых щей, пока тебе набалдашник не начистили!
То, что произошло в следующую секунду, рыжий Толян будет
вспоминать до своего смертного часа, то есть не очень долго. (При его профессии
долго не живут.)
Коренастый пожилой мужик попросту бесхитростно ткнул Толяна
в физиономию. Скорость этого удара была такой, что бандит не успел ни отбить
его, ни уклониться, а сила приблизительно соответствовала лобовому удару двух
встречных «шестисотых» «мерседесов». Рыжий вылетел на лестничную площадку и
остался лежать на ней в бессознательном состоянии.
Когда молодой здоровый организм взял свое и Толян пришел в
себя, он увидел перед собой всю ту же обшарпанную, облезлую и наглухо закрытую
дверь. Несгибаемый боец криминального фронта застонал одновременно от боли и
унижения. С трудом поднявшись на ноги и выплюнув кровавый сгусток и два
отличных металлокерамических зуба, он в бессильной ярости погрозил проклятой
двери кулаком и, спотыкаясь, побрел восвояси, представляя себе, как его будет
размазывать по стенке Штабель и высмеивать злая на шутки братва.
* * *
Гарик позвонил Надежде через два дня, когда она уже
совершенно извелась от ожидания. Сама она дозвониться не могла, потому что на
время ремонта что-то у них в квартире случилось с телефоном. И предпринять
самой что-нибудь было слишком рискованно – не искать же адрес профессора
Аристархова по справке и не следить же за домом. Проникнуть в квартиру
профессора, чтобы подменить подлинник Жибера на копию, судя по рассказам
Гарика, было делом невыполнимым. И потом, это уже был совершеннейший криминал –
проникновение в квартиру, до такого Надежда Николаевна Лебедева никогда не
опускалась. По правде сказать, она никогда раньше и с крадеными вещами дела не
имела. Главное – добыть подлинник и вернуть его в Эрмитаж, тогда все грехи
простятся.
– Слушай, Надежда! – Гарик был сильно
заинтригован. – Ты в самую точку попала! Вывозит он картину, как раз
сейчас срочно вывозит! И главное, так ему невтерпеж, что не стал ждать отправки
следующей партии! А прежние-то уже ушли – в Лион, на выставку! Так он вдогонку
посылает с оказией!
– Когда посылает? – закричала Надежда. – И с
кем?
– Завтра, в десять утра, самолет на Париж, –
ответил Гарик, – и летит один из Академии, Митька Дрозд. Командировочка
ему в Париж обломилась. В Париж, говорит, по делу, срочно! Главное, он сам мне
позвонил, жаловался на Аристархова, что подсунул картину. Хотя, конечно, у того
все на таможне схвачено, Митька все равно психует.
– А какая картина? – отважилась спросить Надежда.
– Ты не поверишь, – веселился Гарик, – «Утро
на птицеферме»!
– Чего?
– Говорит, что какая-то копия записанная.
– Записанная? – В волнении Надежда никак не могла
вникнуть в художественные термины.
– Ну замазанная сверху дерьмом каким-нибудь!
– Каким дерьмом?
– Гусями! – разозлился Гарик. – По всему
холсту гуси гогочут. И вот с таким барахлом он едет. Конечно, если бы у
Аристархова не подмазано на таможне было, шиш бы Митька проскочил – тут даже
ленивый догадается, что дело нечисто. На фиг им в Европе наши гуси! Но раз все
схвачено, значит, дело в полном порядке. Я и Митьке сказал: не психуй, мол,
езжай спокойно, проскочишь. Одного не пойму, для чего копию-то было замазывать?
Надежда очень хорошо понимала, для чего Аристархову надо
было замалевывать копию картины, украденной из Эрмитажа, – чтобы не
привязались. Потому что подмазка, конечно, дело верное, однако если вывезут
украденное в Эрмитаже – таможенные головы полетят.
– Надя! – продолжал Гарик. – Теперь говори
быстро, зачем тебе все это нужно знать.
– Гарик, не хочу тебя впутывать! – отбивалась
Надежда. – Только последний вопрос: в каком виде он картину повезет?
– Так и повезет, в футляре. А документы у него все
оформлены. Да там и смотреть никто не будет, убедятся, что картина – и все. А
теперь скажи: даешь честное слово, что завтра приедешь и все расскажешь?
– Даю, – легко согласилась Надежда, – вечером
приеду.
Значит, Аристархов взял подлинник Жибера, посчитав его
копией. Как следует не рассмотрев, он отдал его кому-то для замалевки. Тот, кто
нарисовал поверх «Бассейна в гареме» гусей, тоже не дал себе труда разобраться.
После этого Аристархов отдал картину Мите Дрозду, и теперь тот, сам того не
ведая, вывозит за границу украденную из Эрмитажа картину, народное достояние.
Если, не дай Бог, кто-то на таможне пожелает проверить, что там под гусями,
Мите Дрозду, который ни сном ни духом, как говорится, мало не покажется!
Самолет улетает завтра в десять утра. Необходимо поменять
картины прямо там, в аэропорту. Как выглядит Митя Дрозд, Надежда примерно
представляла – успела задать Гарику несколько наводящих вопросов. Если подмена
пройдет успешно, и Митя ни о чем не догадается, то спокойно пройдет таможню.
Там, возможно, и не хватятся, картину разворачивать не будут и не станут
задавать Мите вопросы, отчего у него в футляре находится копия Клода Жибера, а
не указанное «Утро на птицеферме». Если же начнут разбираться, то все равно
лучше попасться с копией, а не с подлинником. Митя все свалит на Аристархова и
отобьется как-нибудь.
* * *
Толян вошел в бильярдную, насупившись, и попытался как можно
незаметнее проскользнуть мимо охраны. Черные очки закрывали лиловый синяк под
глазом, но физиономия его и без того носила отчетливые следы свежих побоев.