Дурные приметы - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Пронин cтр.№ 12

Анастасия взяла из его ослабевших пальцев стакан, вытряхнула себе в рот остатки кефира. Чуть приоткрыв глаза, Евлентьев увидел на фоне светлеющего окна ее тонкую, не правдоподобно тонкую руку, которая казалась совсем полупрозрачной рядом с толстыми складками свитера.

— Выжил? — спросила Анастасия.

— Еще не знаю...

— Похмелишься?

— Упаси Боже!

— Значит, выживешь... Это хорошо. Тогда я собираюсь.

— Куда?

— За товаром... Возьму пару пачек «Московского комсомольца». Он хорошо расходится — народ любит бифштекс с кровью...

— Не надо, — Евлентьев пошарил в воздухе рукой, нащупал ладошку Анастасии и сжал, не позволяя ей отлучиться.

— Что не надо? Газету?

— Вообще не надо... Завязали с электричками.

— Виталик... А это... Кушать?

— Возьми в пиджаке... Во внутреннем кармане... На первое время хватит.

— Самохин? — удивилась Анастасия.

— Да.

Анастасия подошла к стулу, на спинке которого висел пиджак Евлентьева, скользнула ладошкой во внутренний карман и, Нащупав нечто похрустывающее, вынула две полумиллионные купюры. Подошла с ними к окну, осмотрела каждую с двух сторон, в полной растерянности повернулась к Евлентьеву.

— Послушай... А что... Разве есть такие деньги?

— Какие? — не понял Евлентьев, в это утро он вообще мало что понимал.

— По пятьсот тысяч рублей в одной бумажке?

— Других у него не было.

— А они настоящие?

— Магазины откроются... Проверим.

— Проверим, — кивнула Анастасия и снова сунула деньги в пиджак.

— Возьми одну себе... А вторую мне оставь, — простонал Евлентьев. От вчерашнего блеска в нем ничего не осталось — спутанные волосы, затуманенный взгляд, смятая рубашка уже не столь ослепительной белизны, какой она сверкала совсем недавно.

— А тебе зачем? — рассмеялась Анастасия. — Посмотри на себя, ты же недееспособен. Обманут, отнимут, сам потеряешь.

— Тогда бери обе, — сказал Евлентьев. Каждое слово давалось ему с такими муками, что Анастасия сжалилась и вопросов больше не задавала.

Обычно после подобных испытаний Евлентьев приходил в себя где-то к вечеру.

Весь день он маялся, перекладывая с места на место книги, чинил краники, выключатели, ходил в магазин за хлебом и молоком, просто лежал, глядя в потолок и тихо прощаясь с жизнью. И только после пяти-шести часов вечера вдруг обнаруживал, что в мире есть звуки и краски, вспоминал, что совсем недалеко, в этом же доме, возле булочной есть тяжелая коричневая дверь, за которой его наверняка встретят радостными криками. Старший Варламов побежит ставить чайник, а младший, получив деньги, тут же мотанется за бутылочкой. А когда вернется через десять-пятнадцать минут, за столом уже будет сидеть Зоя. И только тогда Евлентьев поймет, что выжил, только тогда, не раньше.

Наверное, все так бы и случилось, и Евлентьев уже надел куртку, уже напялил на голову вязаную шапочку которая придавала ему вид легкомысленный и задорный, уже стоял у двери и, глядя в насмешливые глаза Анастасии, произносил бестолковые и лживые слова о том, что ему нужно где-то быть, кого-то видеть, что-то сделать... Когда Анастасии надоело его откровенное вранье и она сказала обычное свое «Катись!», раздался телефонный звонок. Евлентьев оказался к аппарату ближе и поднял трубку.

— Слушаю! — сказал он с надеждой получить еще один повод слинять на вечерок из дома.

— Жив? — прозвучал незнакомый голос.

— Да, вроде...

— Не узнаешь? Вчерашний твой собутыльник... Ну? Напрягись, напрягись немного!

— Елки-палки! — заорал Евлентьев, узнав Самохина. — А я не врубился, представляешь!

— Встречаемся через пятнадцать минут. Станция метро «Белорусская» — радиальная. Рядом табло пригородных поездов. Вот у этого табло.

Пятнадцати минут тебе хватит, чтобы дойти пешком. Вопросы? Возражения?

— Да вроде того, что... — начал было Евлентьев, пытаясь сообразить, что ему ответить, но Самохин прервал его.

— Вот и отлично, — сказал он, и из трубки тут же послышались частые гудки.

— Ни фига себе, — пробормотал Евлентьев, опуская трубку. — Через пятнадцать минут на Белорусском вокзале...

— Самохин? — спросила Анастасия.

— Он самый.

— Пойдешь?

— Конечно.

— Ну-ну... Ни пуха ни пера.

— К черту! — сказал Евлентьев и вышел. Пытаясь закрыть за собой дверь, он увидел, что ее придерживает Анастасия. Едва ли не впервые за последние дни она смотрела на него серьезно, даже встревоженно. — Ты что-то хочешь сказать? — спросил он.

— Да... Будь осторожен.

— Ты, наверное, что-то предчувствуешь? — усмехнулся он. Евлентьев с радостью отнесся к звонку Самохина, он позволял ему легко, без объяснений выйти из дома. Настроение Анастасии он не принял и о предчувствии спросил только для того, чтобы уйти легко и быстро.

— Тревога, Виталик... Не знаю откуда, но во мне тревога.

— Опять приметы?

— Да, Виталик, да.

— Какие?

— Дурные. Вчера, когда ты с Самохиным гудел, в окно птица залетела...

— Да, это серьезно, — кивнул Евлентьев. — А что потом сталось с птичкой?

— Ты не будешь столько пить?

— Не смогу, Анастасия!

— Сможешь... Но не надо этого делать... Оставь мне телефон Самохина.

— Он просил никому не давать.

— Правильно, не надо никому сообщать его номер, — Анастасия взяла с телефонной полки карандаш, сдвинула в сторону плащ на вешалке и, выбрав на обоях свободный пятачок, обернулась к Евлентьеву. — Это телефон для чрезвычайных случаев... Я не буду звонить каждый раз, когда ты задержишься на час, на два, на три... Понял? Я позвоню, когда тебя не будет сутки, двое, трое...

— Думаешь, такое возможно?

— Да. Казнясь, что-то преодолевая в себе, Евлентьев все-таки продиктовал номер телефона Самохина, не смог отказать. Он уже хотел было сбежать по ступенькам, но Анастасия опять остановила его.

— Подожди, — сказала она и прошла куда-то в глубь квартиры. Вернулась через минуту и, опасливо осмотрев площадку, убедившись, что никого, кроме них нет, протянула Евлентьеву что-то небольшое, зажатое в худенький кулачок.

— Что это?

— Баллончик.

— Зачем?

— На всякий случай. Для поддержки штанов.

— Откуда он у тебя?

— Хороший человек подарил. Он любит меня, дуру, заботится обо мне и делает все, чтобы меня никто не обидел. А я люблю тебя, дурака, и делаю все, чтобы тебя, дурака, никто не обидел.