Школа суперменов - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Гайдуков cтр.№ 82

Нет, конечно же, Мезенцев раскрыл папку, тронул листы бумаги... Какие-то облигации, какие-то стародавние договоры о купле-продаже того и сего. Фамилии Генерала там не было, и Мезенцев даже разочаровался. Но потом все же решил, что, раз уж Генерал держал папку в руках, она не могла не быть важной для него. И это был достойный сувенир.

Мезенцев сначала держал ее в своем кабинете, в одежном шкафу, на верхней полке. Но пару недель спустя он решил, что ресторан — это уж слишком проходное место и лучше убрать папку подальше. И целее будет, и на глаза будет реже попадаться.

Последнее обстоятельство было важным, поскольку при каждом столкновении взгляда Мезенцева и черной генеральской папки начинался автоматический всплеск воспоминаний, эмоций и прочего балласта, который Мезенцев теперь тащил с собой через жизнь. Оказалось, что это тягостно. Оказалось, что сувенир слишком хорошо исполняет свое предназначение — так напоминает о прошлом, что аж мурашки по спине.

Поэтому Мезенцев убрал папку из шкафа и из кабинета, а потом как-то само собой и забыл про нее. Во всяком случае, когда появилась Лена Стригалева, у Мезенцева даже и мысли не возникло, что, может быть, папка имела какое-то значение для семьи Генерала, что, может быть, ее ищут, что, может быть, она имеет какое-то отношение к завещанию Генерала или к его финансовым делам... Нет, ничего такого Мезенцев не подумал. Он вел себя так, будто папки не существовало, будто он не был в Дагомысе, будто он не видел там Генерала, будто он не нажимал на курок...

Но кто-то узнал, что все это не так. Сначала тот рыжий — Мезенцев поежился при воспоминании, — потом Леван... А потом тот, кто позвонил в мотель. Это совершенно точно был не Леван и не Маятник, и дело было даже не в голосе. После случившегося в пансионате Леван с Маятником не стали бы договариваться с Мезенцевым и Леной за все папки мира. Значит, есть кто-то еще. Кто-то очень информированный. Кто-то себе на уме. И что там на этом уме... Но был ли у Мезенцева выбор? Вряд ли.

И он ехал. Ехал...

Мезенцев приехал в Ростов вечером. Он оставил мотоцикл за гаражами, быстро прошел к подъезду, поднялся наверх, открыл дверь. Квартира, в которой еще недавно жила Лена, осталась в точно таком же состоянии, что и в тот злосчастный день, когда они с Леной пошли рвать отношения с ее парнем... Как там его звали? Мезенцев не помнил его имени, он лишь помнил, что парень уронил простреленную голову на пластиковый столик, приняв предназначавшуюся Лене пулю.

Присутствие Лены еще не выветрилось отсюда. Мезенцев сел на диван, закрыл глаза и впитывал порами это присутствие. Оно успокаивало его и убеждало, что еще ничего не потеряно. Еще ничего не потеряно...

Он принял душ, вскрыл банку с консервами из холодильника, допил бутылку вермута, посмотрел телевизор. И в двенадцатом часу ночи пошел за вещью, которая могла бы спасти его и Лену.

Мезенцев вошел в ресторан со служебного входа. Алик стоял в коридоре спиной к двери и курил. Мезенцев тронул его за плечо и загробным голосом поинтересовался:

— Много наворовал, пока меня не было?

Мезенцев и представить себе не мог, что взрослый парень может так перепугаться от простого прикосновения. Алика передернуло, он уронил сигарету, резко крутанулся на месте, уперся в Мезенцева и ошарашенно отпрыгнул назад.

— Ев-евгений П-петрович?..

— Судя по твоим прыжкам — много, — усмехнулся Мезенцев, еще не понимая, что происходит, еще не видя, что страх в глазах Алика — подлинный, глубокий. — Твое счастье, что мне сейчас некогда этим заниматься...

— Евгений Петрович, это не я! — выпалил Алик, прижимая руки к груди в умоляющем жесте. — Вот вам крест, не я!

— Что — не ты?

— Не я это придумал...

Мезенцев нахмурился, пытаясь сообразить, куда это с перепугу понесло Алика, но тут в коридоре возник Сева, и Алик немедленно заткнулся. Сева улыбнулся. Он всегда был улыбчив, аккуратен и деловит. Часы показывали полночь, а Сева был бодр и свеж, на нем была чистая рубашка, а галстук пришпилен элегантной булавкой. Образцовый менеджер, что тут сказать.

— Вернулись, Евгений Петрович? — радушно сказал Сева.

— Ненадолго.

Сева понимающе кивнул. Он был воплощением лояльности своему хозяину, олицетворением надежной опоры своему хозяину...

Прислонившийся к стене Алик был олицетворением страха.

А у Левана Батумского была своя опора, была своя воплощенная лояльность — рыжий. Но именно что была.

После стрельбы в пансионате и поспешной загрузки рыжего в «Скорую» следы левановского талисмана внезапно оборвались. То есть ни в какую больницу рыжий так и не прибыл, исчез, растворился в воздухе.

Леван едва не поубивал своих охранников, из которых никто не додумался сесть с рыжим в машину для сопровождения, однако охранники с безопасного расстояния напомнили ему, что такого приказа Леван им не давал, а им казалось важнее обеспечить безопасность самого Левана, потому что тогда в пансионате черт-те что творилось...

Леван потерял покой. Потом — сон и вес. Потом — уверенность в завтрашнем и послезавтрашнем дне, потому что рыжего нет рядом, а кроме него, никто не может гарантировать удачное будущее. Леван совершенно не вспоминал про генеральскую дочку и вообще не вспоминал про обстоятельства, приведшие его и рыжего в подмосковный пансионат. Его заботят лишь последствия... Его заботит лишь рыжий...

Через две недели после истории в пансионате Леван Батумский оказался на больничной койке с нервным срывом, перетекающим в затяжную депрессию. Позже его вывели из депрессии оригинальным методом, который крайне редко используется в медицине.

Но пока он безразлично слушает профессора, который излагает ему перспективный план лечения.

А пока он слушал усыпляющий голос профессора, рыжий — совсем в другом месте — уже спал и видел сон. Он видел человека, сидящего на стуле. Точнее, не видел, а ощущал — человека, его позу, его настроение, предметы в комнате... Так вот, человек находился рядом с рыжим, он сидел и говорил, говорил...

У него странно-знакомый голос.

Рыжий пытался понять слова, плывущие внутри его головы, словно рыбы в аквариуме, но не мог осознать их смысл. Интонации, тембр, темп, но не смысл. Странно.

Слова лились будто водопад, и рыжий поначалу воспринимал их как успокаивающую музыку, типа колыбельной, и он почти готов был поддаться этому потоку, почти готов забыться, почти... Если бы не голос.

Рыжий мысленно убирал интонации, убирал темп, оставил попытки распознать смысл слов... Остался лишь сам голос, и на нем рыжий сосредоточивает свое ослабленное инъекциями внимание.

Узнавание происходит внезапно, словно вспышка, словно провалившийся под ногами пол, словно отказавшие тормоза в мчащемся автомобиле...

Рыжий вдруг ощутил недостаток воздуха, легкие до боли пусты, гортань горит, пальцы судорожно сжимаются в кулаки. Тело выгибается, едва не сшибая стойку с капельницей, но внимательные санитары — или кто там эти люди рядом с кроватью — удержали рыжего на месте. Точнее — его придавили к кровати сразу несколько сильных и умелых рук. Бороться бесполезно, рыжий снова начинал дышать, выпрямился на кровати. Пульс и давление стабилизируются.