Не успел Гера отойти от станции на сто метров, как на насыпь поднялись двое парней в черном. Выглядели они неважно. Зло сплевывали и нервно курили. Гера смотрел на них взглядом священника, отпускающего грехи. Они сближались. Парни по-прежнему были в очках и видели мир черным.
– Который час, ребята?
«Ребята» ничего не ответили и молча прошли мимо. У одного из них физиономия была ужасно неприятной: узкий лоб, выпуклые надбровные дуги, тонкие губы и скуластые щеки. Классический уголовный элемент. А второй был похож на Чебурашку – у него так лихо торчали уши, что на них могли бы легко удержаться еще три пары очков. Нос был вздернут кверху, словно по нему часто били апперкотом – снизу-вверх. Подбородок вялый, неразвитый. Такую физиономию замаскировать очень трудно, темные очки никакой роли не играют.
Парни поднялись на платформу, по деревянной лестнице спустились к ларьку и сели в «Жигули» вишневого цвета на заднее сиденье. Лузгая семечки, которые оказались в кармане трико, Гера проводил глазами хорошо знакомую машину.
К палатке он вернулся тем же маршрутом. Строители сидели внутри своего убогого жилища тихо, как мыши. Гера раскрыл «молнию» и просунул руку с деньгами внутрь.
– Лавэ вокруг палатки валяются. Вы что, ими костер распаливаете, миллионеры?
Глава 4
– Ты теперь все время будешь звонить мне по ночам?
– А что прикажете делать? Я не могу выйти к телефону днем.
– И долго ты так собираешься жить?
– Черт его знает! Запутался… Помоги мне, пожалуйста! Ты же в Высшей школе милиции работаешь!
Назарова про себя усмехнулась и подтянула одеяло к подбородку. Из открытой балконной двери тянуло сырым ночным воздухом. По листьям старой липы, растущей у самого балкона, шлепал дождь. Пахло горькой смолой.
– Хорошо, – сказала она. – Чтобы ты жил спокойно, тебе надо умереть официально.
– Что?!
– Успокойся, это не так страшно, – ответила Назарова и, придерживая трубку плечом, обвела карандашом в записной книжке номер телефона телестудии. – В пятницу я приглашена в качестве эксперта на съемки телепередачи «Исповедь». И там мы ненавязчиво назовем твое имя в числе тех, кто стал жертвой наемного убийцы… Слушаешь меня? Дай мне телефоны и адреса всех твоих сотрудников по мастерской. Я приглашу их на съемки передачи. Все будет как бы официально. Ни у кого даже сомнений не останется… Почему ты молчишь?
«Не согласится», – подумала Назарова и почти отгадала.
– Каких сотрудников? – задумчиво произнес Макс. – В принципе, кроме хозяина и одного молодого парня, у меня нет сотрудников.
– Тогда телефоны твоих любовниц, друзей, – легко произнесла Назарова, но эта легкость далась ей через силу, и карандаш как бы сам собой сломался в ее пальцах.
– Пиши: Назарова Римма Фаизовна, – отделался шуткой Макс. – Да нет у меня никого! Разве что этого молодого пригласи. Герасимов его фамилия. Домашнего телефона у него нет, он живет на даче, а найти его можно на кафедре журналистики Гуманитарного института.
– Прекрасно, Герасимов. А еще?
Связь внезапно оборвалась. Назарова едва сдержалась, чтобы не кинуть трубку на пол. «Это не случайно, – поняла она. – Он скользкий, как угорь. Голыми руками не возьмешь».
Она погасила бра, но еще долго не могла уснуть. Время шло, а ее преследовали одни неудачи. «Исповедь» – это залп из пушки по воробьям, – думала Назарова. – Шансы, что он увидит ее, ничтожны. Он слишком занят, чтобы смотреть телевизор, и тем более такую ерунду. Поэтому его надо будет подвести к экрану, подтащить силой, угрозой, чем угодно…»
* * *
Было скучно. Гера жалел о потерянном времени. Микрофон все время хватала полная женщина с первого ряда. Ее голова была выкрашена в кричаще-желтый цвет и напоминала майский одуванчик. Она задавала вопросы, от которых Гере становилось стыдно.
– Вот скажите, а мама у вас была? Прямо отвечайте, в глаза смотрите! Я вот, например, не верю, что у вас была мама…
Может быть, когда «Исповедь» смонтируют, пригладят, вычистят и запустят в эфир, то по телевизору она будет смотреться интереснее. Но сейчас, во время съемки, Гера был близок к тому, чтобы принять судьбоносное решение и пересмотреть свои планы относительно журналистики. В студию он пришел не по своей воле. Утром куратор сказал ему: «Вот аккредитация. Пойдешь на съемки передачи «Исповедь». Потом напишешь хвалебную рецензию. Сделаешь все как надо – будешь иметь в семестре «отлично» по практике».
Гера попытался уточнить, а как именно надо сделать, но куратор кинул на него недоуменный взгляд и пожал плечами.
Это предложение Гере сначала понравилось. Но полчаса спустя после начала съемок он стал понимать, что журналистика – это не для него.
– Что вы все время ерзаете? – шепотом спросила коротко стриженная девушка, сидящая рядом с ним с диктофоном в руке. Темные очки она подняла на лоб, и со стороны казалось, что это произошло помимо ее воли от крайнего удивления.
– В туалет хочу, – шепнул Гера в ответ.
Он не мог понять, откуда у ведущего передачи было столько терпения и тактичности, чтобы с завидным вниманием слушать ересь, которую несла майский одуванчик, и даже ни разу не покраснеть от стыда.
– Вы так считаете? – мягко уточнил он и, не вступая в спор, пошел по залу, держа микрофон, словно блюдо с сомнительными кулинарными качествами. – У кого на этот счет есть еще мнение?
У соседки Геры неожиданно оказалось свое мнение. Торопясь и сбиваясь, она сказала, что в жизни случаются моменты, когда человек становится одиноким и от отчаяния начинает вершить страшные дела.
– Значит, вы его поддерживаете? – вежливо подвел к выводу ведущий.
– Я? – удивленно спросила девушка, словно все это время говорила о другом человеке. – Я не могу ответить так вот сразу, определенно…
– Да сядьте вы, наконец! – шепнул ей Гера, скользнув взглядом по ее ногам, обтянутым телесного цвета колготками. – Вы уже попали в кадр.
– А я вас не спрашиваю! – зло ответила девушка, опускаясь на стул. – Вам меня не понять!
Она сказала это слишком громко, и несколько зрителей, сидящих рядом, с опаской покосились на Геру. Он пожал плечами и развел руки в сторону: мол, простите, что я такой, постараюсь исправиться.
– Нет желающих? Тогда обратимся к нашей маске, – продолжал ведущий, плавно дефилируя по залу. – Что предопределило выбор вашей профессии, если, конечно, так можно назвать род ваших занятий? Стал ли он, этот выбор, результатом какого-либо душевного потрясения, жизненной коллизии или драмы? Или же вы определили свое предназначение, совершенно ясно осознавая, что никакую иную роль вы не сможете сыграть столь блестяще?
«Нет, – подумал Гера уже с полным убеждением, – журналистика не для меня. Никогда я не смогу говорить так гладко и умно, как этот импозантный мужчина!»