– Тогда запоминай. – Моргун воткнул бутылку в раскаленный песок, глядя, как на горлышко наматывается пенящийся клубок, словно белый парик на лысую голову. – В десять часов утра – молодая женщина. Фамилия ее тебе ничего не скажет. Она поплескалась минут двадцать у пирса, собрала в пакет мидий и сдала аппарат. Около двенадцати акваланг взял молодой мужчина… – Моргун поднял глаза, закрытые зеркальной шторой, и сделал паузу, предвкушая мою реакцию. – Да, вторым был мужчина. Алексей Малыгин. – И снова пауза. – Твой знакомый, если не ошибаюсь? Он пользовался аквалангами долго, почти до четырех часов. Должно быть, далеко плавал.
Я смотрел на свои гипертрофированные лица. Я смотрел на себя глазами Моргуна. Надо признать, я держался молодцом. Как партизан на допросе в плену. Глаза не моргали, рот не кривился, подбородок не дрожал и слезы не лились по щекам.
– И еще один раз он пользовался нашими услугами, – добавил Моргун. – Он катался на серебристой «Ямахе». Причем в одно время, что и ты. Я думаю, вы с ним встретились где-нибудь в открытом море, не так ли?
– Так, – кивнул я.
– Есть еще вопросы?.. Пользуйся случаем, следопыт, сегодня я даю для тебя пресс-конференцию по полной программе.
– Ты сможешь повторить все, что сказал мне сейчас, под протокол?
Моргун минуту молчал.
– Смогу, – не совсем охотно ответил он. – Завтра утром. Но в обмен на одну маленькую услугу.
– Какую же?
– Ты дашь мне слово, что больше никогда не станешь цепляться ко мне, как банный лист к заднице.
Глава 37
Я давно заметил: мои дни делятся на удачные и неудачные, причем неудачные начинаются с того, что я поздно просыпаюсь.
Так случилось и в этот раз. Я вылез из спального мешка в двенадцатом часу, когда полуденный зной до отказа заполнил мою квартиру и я попросту начал задыхаться. Еще час ушел на холодный душ и смазывание многочисленных следов собачьих зубов чудодейственным бальзамом, который мне дала Наталья Ивановна. В итоге я вышел из дома в час полуденной сиесты и Володю Кныша на работе не застал. Дежурный сказал мне, что он на выезде и сегодня вообще не появлялся в отделении.
Надо было предупредить Моргуна, что наша беседа «под протокол» переносится на вторую половину дня, и я пошел на набережную.
Зонтик и шезлонг стояли на своем обычном месте, только вместо Моргуна в тени расслаблялся незнакомый молодой мужчина. В его толстых губах дымился влажный окурок.
– А где Моргун? – спросил я его.
– Все, – ответил мужчина и зевнул. – Моргуна больше не будет.
– Что значит – не будет?
– Уехал Моргун. – У мужчины явно не было настроения говорить, к тому же ему мешал окурок.
– Надолго?
– Навсегда.
Я выпрямился и поискал глазами Сергея. Парень подкачивал помпой «банан», а группа людей в полосатых спасжилетах сосредоточенно следила за его ногой.
– Где твой шеф? – спросил я его, подойдя вплотную.
– Здравствуйте, – узнал меня Сергей. – Вы Моргуна ищете? Так он уехал в Москву.
– По делам или как?
– Навсегда уехал, – ответил Сергей, снимая шланг с ниппеля. – Сдал все дела и технику новому начальнику, рассчитался с нами и вчера в ночь уехал.
– Почему так срочно? Как он это все объяснил?
– Никак не объяснил, – пожал плечами Сергей. – Он еще давно говорил, что его берут в одну крутую московскую фирму… этим… менеджером, что ли?
– И теперь у тебя новый шеф? – Я кивнул в сторону шезлонга.
– Да, – не совсем радостно ответил Сергей. – Теперь у меня новый шеф.
Люди в спасжилетах принялись оседлывать «банан». Я смотрел, как они суетятся, стараясь занять место поближе к носу. Последнее седло осталось свободным.
– Ну-ка, – сказал я Сереже, – дай мне жилет.
Я скинул с себя джинсы и майку, надел мокрый жилет, а застежки на груди затянул уже тогда, когда резиновый снаряд на малом ходу вышел из зоны купания. Сережа обернулся, посмотрел на притихших в ожидании пассажиров и врубил на «Ямахе» форсаж. «Банан», с ревом пробивая волны, полетел вперед. Люди завизжали от восторга и страха. Меня стало подкидывать, словно я находился в седле необъезженного мустанга. Брызги пощечинами гуляли по моему лицу. На самой большой волне, когда «банан» подо мной круто пошел вверх, я разжал пальцы, отпуская эбонитовую ручку, и дельфином взлетел в небо, в котором дрожали, сверкая в солнечных лучах, мириады капель. Эффектно выглядело мое сальто со стороны или нет – не ручаюсь сказать, но я получил огромное удовольствие. Сделав в воздухе петлю, я вошел в воду ногами, окунулся с головой, но пробковый жилет тотчас вытолкнул меня на поверхность, и, раскинув руки в стороны, я лег спиной на волны.
Недостачу пассажиров Сережа заметил только тогда, когда на крутом повороте «банан» перевернулся, подпрыгнул, как мяч, и свалился на головы вконец осчастливленных людей. Я не стал дожидаться, когда они возьмут «банан» штурмом, а затем подберут меня, и быстро поплыл к берегу.
Все сомнения я утопил в море и вышел на песок таким, каким был прежде, – человеком, привыкшим подчиняться судьбе и крутить рулетку, которая эту судьбу определяла. Рассчитался с новым хозяином проката, сгреб одежду в охапку и, не одеваясь, пошел по тропе вдоль крепостной стены, мимо барбакана и крепостных ворот, затем вниз по выжженному склону к оазису эмвэдэшного пансионата.
Зайдя во дворик дачи, я закрыл калитку на защелку, снял развешанный на проволоке после стирки горный комбинезон и надел его. Он не облегал тело, был достаточно просторным для того, чтобы спрятать в его карманах оружие.
Потом я закрылся в душевой, приподнял ванну за края, сдвигая ее в сторону, разобрал открывшийся под ней квадрат кафельных плиток и вынул из тайника завернутые в промасленную тряпку трофейный «ТТ» и наручники, которые мне подарил на день рождения Кныш.
В восьмом часу, когда солнце свалилось за исполинскую пирамиду горы Сокол и на поселок опустилась прохлада, я вышел из дачи, поднялся по Новосветскому шоссе до улицы Морской с извечным запахом навоза и подошел к дому, во дворе которого стоял небольшой фанерный флигель.
Собака, скучающая на крыльце дома, меня узнала, резво вскочила на лапы и, виляя хвостом, подбежала ко мне. Во мне что-то сжалось, по коже побежали мурашки, словно к затылку приставили автоматный ствол. Такого раньше со мной не случалось. Похоже, во мне крепко засел страх перед псами.
Я прошелся по дворику в сопровождении приветливого кобеля, недоверчиво поглядывая на его открытую пасть и болтающийся, как тряпка, язык, послушал, как в летнем душе шумит вода, и приблизился к двери флигеля. Она была незаперта. Пригнув голову, зашел в комнату, пробежал взглядом по койке, тумбочке, журнальному столику, на котором стояла глубокая тарелка, доверху наполненная вареными креветками, и сел в старое продавленное кресло.