Серебряный шрам - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Дышев cтр.№ 71

Я надувал камеру, от частых и глубоких вдохов кружилась голова, колотилось сердце. Мне приходилось останавливаться и отдыхать. Валери перебирала полупустой рюкзак, складывала в нише в стене примус, в котором не осталось ни капли бензина, пластиковые чашки, ложки.

– Для кого? – спросил я.

Она пожала плечами:

– Мало ли кому пригодится. Хотя бы пастухам.

Опустевший рюкзак тоже оказался ненужным. Нам предстояло переправляться налегке.

Я подобрал на берегу кусок доски, который при большом желании можно было использовать в качестве весла, опустил камеру на воду. Она медленно сдувалась, но я надеялся, что мы успеем добраться до берега.

Валери села на камеру, как на кресло. Я покрепче обнял мягкие бока нашего судна, и перед тем как войти в воду, в последний раз посмотрел на афганскую землю.

Ничего я здесь не видел, кроме смерти.

Мы добрались до отмели без приключений, которыми были уже сыты по горло. Валери отделалась лишь мокрыми ногами, а я, выжав одежду, быстро согрелся.

Глеба, как и следовало ожидать, мы не нашли. Должно быть, он уже вернулся на дачу, а может быть, еще не приходил сюда.

Я свинтил ниппель камеры, и воздух с нарастающим шипением вырвался из резиновой оболочки. Валери пошла вверх по насыпи, отыскивая место, где можно было бы пройти проволочное заграждение. Я кинул потерявшую объем камеру в воду, и ее тотчас подхватило течение.

Я догнал Валери на дороге. Она шла по ней, поднимая ногами пыль. Я взял ее за локоть, отвел в сторону, на склон, покрытый шипами сухой травы. Она подчинилась с такой легкостью, словно ей было совершенно безразлично, где идти. На подъеме она быстро устала, остановилась и села на землю.

– Нам надо уйти подальше от берега и дождаться рассвета, – сказал я.

– Зачем? – безучастно спросила Валери.

– Здесь опасно.

– Почему?

Я как следует тряхнул ее за плечи. Волосы упали ей на лицо. Валери смотрела на меня сквозь них, как через паранджу. Плечи ее задрожали, и я не сразу понял, что ее душит смех.

Она долго не могла успокоиться, кусала мою ладонь, которой я закрыл ей рот, пыталась вывернуться из-под меня, когда я прижал ее к земле. Лицо ее стало мокрым от слез, но на мне не было ничего сухого, чем можно было утереть его.

– Все, отпусти, – сказала она глухо, успокоившись.

Я встал и подал ей руку, но Валери обошлась без моей помощи. Я брел следом за ней, делая отчаянные попытки поразмышлять о том, кто я для нее, и вообще – что значу в этой странной жизни. Перед вылетом в Таджикистан у меня была одна цель – помочь ей. Потом было столько корректив, что трудно уже ответить однозначно – помогал я ей или мешал. Единственное, что вырисовывалось достаточно отчетливо – моя совесть. Она была чиста, как небо после грозы. Если, конечно, иметь в виду личную оценку собственных поступков. Преступники – по моей воле и без таковой – ушли из этой жизни, наркотики не попали на этот берег, Валери осталась жива.

Но, похоже, я сломал ей жизнь.

По ложбине, защищенной со всех сторон от ветра, мы вышли к скалам. От камней тянуло холодом, но здесь было тихо, со всех сторон нас закрывали гранитные стены.

– Ты сможешь разжечь костер? – спросила Валери и принялась собирать хворост.

Я чиркнул зажигалкой. Огня не было. Потряс ее, посмотрел на лунный свет – газ еще оставался. Чиркнул еще раз.

Перед глазами вспыхнуло все – скалы, небо, силуэт Валери. Боль, разорвавшаяся в голове, горячей волной окатила все тело. Я пошатнулся, вытянул вперед руки, чтобы найти опору, но мне в горло вонзилась веревка, затягиваясь с каждым мгновением все туже, и я, теряя сознание, успел увидеть блестящие в свете луны глаза Валери.

* * *

Возвращение к жизни – ужасная вещь. Когда вас будят глубокой ночью и заставляют вылезать из теплой постели и идти на мороз, то ненависть к бодрствованию в этот момент лишь в очень малой степени будет напоминать возвращение к жизни.

Я выползал из небытия не по своей воле, но по воле господней. Сам бы я ни за что не променял тот замечательный мир, где нет ни времени, ни чувств, а следовательно, и боли, и страданий, на мир земной, которого я еще не видел, но меня уже колотило крупной дрожью, и голова раскалывалась от боли, и я не мог поднять руки, чтобы прикоснуться к голове, – они онемели, стали страшно тяжелыми, словно на них надели стокилограммовые колодки.

Я негромко простонал, приветствуя этот гнусный мир, где все плохое сразу отозвалось в моем теле, и приоткрыл глаза. Сначала я увидел булыжник. Мутным пятном он стоял перед глазами, заслоняя все остальное. Я долго вращал глазами, чтобы сориентироваться в пространстве, и не сразу понял, что лежу на боку, поджав к животу колени; руки мои заведены за спину и связаны, как и ноги. Правый глаз открывался с трудом, что-то мешало, засохшая корочка налипла на веке. Я потом догадался, что глаз залило кровью, которая, видимо, хлестала из разбитой головы.

Мысли двигались с трудом, будто тоже залипли в тягучей крови. Я размышлял ощущениями и предметами, переставляя их, как кости домино. Лежу. Веревки на руках и ногах. Кровь. Боль. Рассвет. Кто?..

Я сделал над собой усилие и приподнял голову. Кровь запульсировала где-то в районе темечка с такой силой, словно мне стали вбивать в голову деревянный клинышек. Я переборол в себе желание снова лечь лицом на камень и прищурился, чтобы лучше увидеть все красоты мира вокруг себя.

В нескольких шагах, спиной ко мне, стоял человек. Он что-то делал руками, наклонившись вперед, будто стирал. Мне трудно было четко сфокусировать взгляд, и я не сразу узнал картавого. И почему у меня мозги такие тяжелые? – подумал я, чувствуя, что больше нет сил держать голову в приподнятом положении, и опуская ее на камни. Все равно я почти не пользуюсь ими…

Светало, и вокруг меня, словно на фотобумаге, проступали скалы, которые, как субтропические кипарисы, пиками взмывали вверх. Звезды на небе погасли, словно растворились в черноте, и теперь небо приобрело цвет растворенных звезд: матово-серое, с легким оттенком голубизны.

Меня тянуло в дремоту, и я закрыл глаза, но только на секунду. Картавый рывком оторвал меня от камней, приподнял и посадил, прислонив спиной к скале. Лицо картавого было совсем близко от меня, я рассматривал его и не узнавал. В утреннем молочном свете оно казалось мертвенно-бледным, почти зеленым. Правого глаза у него не было. Он превратился в тоненькую щелочку, сдавленную со всех сторон огромными лиловыми шишками. Гематома раздула пол-лица, и оттого оно было неузнаваемым, больше похожим на маску для фильма ужасов. Картавый смотрел на меня одним глазом, шумно дышал, и я чувствовал запах табака из его рта. Вдруг его губы, покрытые черной липкой коркой, разъехались в стороны.

– Доброе утро, – сказал он очень невнятно, будто его рот был набит едой.