Закон волка - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Дышев cтр.№ 112

— Тем не менее, — напомнил я о своем существовании, — я и Анна до сих пор живы, а преступление раскрыто.

— Я не ставлю под сомнение талант, ум и храбрость, которыми ты не обделен, — повернулся ко мне Нефедов. — Но у тебя нет главного.

— Чего же?

— Права определять вину людей и наказывать их. И ты сам это понял и потому позвонил мне. Твоя миссия закончена. Ты раскрыл преступление, поставил об этом в известность органы безопасности. Все, спасибо. Жму руку. С меня ценный подарок… А почему мы не пьем?

Представляю, какое было бы выражение лица у Колумба, если бы он после долгих месяцев трудного плавания высадился на «терра инкогнита» и увидел, что испанцы давно открыли и обжили эту землю. Подобный шок, наверное, испытал английский полярник Роберт Скотт, когда добрел до Южного полюса и увидел там норвежский флаг, водруженный экспедицией соперников месяцем раньше. Я не знал что ответить и маргинально поднял рюмку. Валера сочувствующе подмигнул мне. Анна, поддерживая Нефедова, протянула к его рюмке свой фужер с вином. Тонко зазвенел хрусталь.

Я, как сказал бы программист, «завис». Мои пальцы занемели от ледяной водки. Анна и Не федов тоже замерли с протянутыми ко мне руками. Они сейчас были похожи на скульптуру «Рабочий и крестьянка».

— Ну!. — поторопил меня Нефедов.

Когда столкновение наших рюмок, казалось, было уже неизбежно, я поставил свою на стол.

— Нет, я так не могу!

— Ну вот! — произнесла Анна и тоже поставила бокал. — Так всегда. Я уже привыкла.

— Не могу, — повторил я и, чтобы не обидеть компанию, с ходу сочинил версию: — Моим далеким предком был грузин. Во мне плещется горячая кровь. Потому я никогда не прощаю тому, кто меня хоть раз обманул или унизил. — Кажется, у меня появился грузинский акцент. — Я найду Лешку, прижму его к стене, чтобы он задрыгал лапками, да вразумительно объясню ему, кто из нас мужчина, а кто шакал. А потом возьму за ухо и отведу к тому, у кого, как говорит Валера, есть право наказывать.

— Может, его в самом деле арестовать? — спросил Нефедов у Анны.

— Арестуй, — согласилась она.

— Валяй! — кивнул я, в одиночку выпивая водку и закусывая зеленым луком. — Доставай наручники, вызывай наряд.

Нефедов сунул руку в нагрудный карман пиджака.

— Что там у тебя? — спросил я. — Пистолет?

— Ты меня уболтал, — ответил Валера, доставая небольшой сложенный квадратом розовый листок. — Я дам тебе возможность прижать твоего Лешку к стене. Я даже постараюсь помочь тебе это сделать. Но только после десятого сентября, то есть послезавтра. Одиннадцатого я жду тебя, мы оба раскроем карты, обменяемся опытом и заключим долгосрочный союз. Договорилась?

— Почему именно после десятого?

— Потому что завтра у меня будет очень много работы.

— Это связано с делом Милосердовой?

— В какой-то степени. Во всяком случае таких агрессивных типов вроде тебя к нашим объектам нельзя допускать даже на пушечный выстрел… Держи!

Я взял протянутый мне листок и развернул его. Это были театральные билеты.

— Мы что, будем брать Большой театр? Валера от души рассмеялся.

— Чтобы ты не мучился от безделья и не искал на свою голову приключений, сходи-ка с Анютой на «Евгения Онегина». Послушай прекраснее пение, попей в буфете коньячку. Места, между прочим, рядом с президентской ложей.

— Ура! — воскликнула Анна. — Я сто лет не была на опере в Большом. Наконец-то я надену свое новое платье!

Я посмотрел на фиолетовый штамп с обозначенной на нем ценой.

— Ты что ж, специально для нас их покупал?

Валера сделал неопределенное движение рукой.

— На работе распространяли. Я хотел с женой сходить, но вышла накладка. Именно в этот день и этот час. М— Да…

Я опять посмотрел на билеты.

— Десятое сентября, девятнадцать ноль-ноль… А что должно произойти в этот день и час?

— Как что? — улыбнулся Валера. — Погаснет свет, поднимется занавес, публика зааплодирует.

— Решено! — сказала Анна и взяла у меня билеты. — Мы идем на «Евгения Онегина». Кажется, такая традиция была у Шерлока Холмса и Ватсона: раскрыв преступление, они отправ-

лялись в оперу.

— Значит, договорились? — подытожил Нефедов, поднимаясь из-за стола. — Одиннадцатого утром я жду твоего звонка.

— Договорились, — рассеянно ответил я. — Одиннадцатого утром…

Валера отказался от испеченного Анной «Наполеона» с вишневым ликером и, поцеловав хозяйке руку, вышел из квартиры.

Анна села напротив меня, рассматривая мое лицо.

— Ну, что ты еще надумал?

— Ты знаешь, что произойдет завтра в девятнадцать ноль-ноль?

— Погаснет свет, — произнесла Анна, не сводя с меня глаз. — Опустятся шторы. Откинется одеяло.

— Это может произойти и сегодня.

— Я надеюсь.

— А завтра в это время они будут брать Милосердова с сестрой. Мы с тобой раскрутили всю эту мафию, а они сами, без нашего участия, будут ее брать. Снимут сливки. Пожнут лавры!

Я встал из-за стола и стал ходить по комнате, благо она была большой и я не слишком часто мелькал перед глазами Анны.

— Мы с тобой — никто! — громко говорил я. — Тень службы безопасности, которая путается под ногами. А они — боги! Супермены! Профессионалы! Правда, понятия не имели, что вместо денег я вез на яхте ящик тротила, и если бы не ты, то остался бы я в памяти народной вечным борцом за социальные права обманутых. И, должно быть, до сих пор не знают, что умные ребята с Барсучьей поляны чистят по компьютерной сети банковские счета. Ты думаешь, убийство Караева, Лепетихи, бомжа с дикого пляжа они как-то связали с делом Милосердовой? И не сомневайся — нет! А фамилию Малыгина наш друг Валера вообще услышал сегодня первый раз в жизни.

Я перевел дух и посмотрел на Анну, чтобы убедиться: она понимает меня.

— У них иные масштабы мышления! Они мыслят как политики, они смотрят на мир глазами орлов, парящих высоко в небесах. Для них преступление — это социальное, политическое и еще черт знает какое явление, а не трупик с продырявленной грудью, валяющийся где-нибудь в подъезде. Отсюда такое отношение к нам с тобой. Мы засоряем красивую игру ферзей и королей пешечной возней. Валера готовится к значительному событию, из-за которого жертвует «Евгением Онегиным» и ложей, соседствующей с президентской. ФСБ делает заключительный ход и ставит мат. «Е-два, е-четыре» — прочие ходы и жертвы, которые подготовили эту победу, не принимаются во внимание, ибо умаляют значение завершающего хода.

Я замолчал и, когда наступила тишина, понял, как громко, долго и банально говорил.