Смерть на выбор - читать онлайн книгу. Автор: Росс МакДональд cтр.№ 11

В глубине зала двое хулиганского вида юнцов играли в шафлборд [3] . Наблюдавший за игрой бармен вернулся на свое место, как только я сел у стойки. Это был моложавый мужчина в ковбойской рубашке и джинсах, подпоясанных широким ремнем из тисненой воловьей кожи.

Я заказал виски с содовой. Когда он налил мне, я показал ему фотографию и продекламировал свою маленькую речь. Он взглянул на меня, потом на фотографию и снова на меня, но без обычной жалостливо-насмешливой улыбки. У него были большие карие глаза, уголки которых были опущены вниз, что придавало ему сходство с коккер-спаниелем. Я прочел в них искреннее желание помочь.

— Да, я узнал ее, — сказал он. — Она была здесь вчера вечером. Вчера у нас тьма народу толклась, вы просто не поверите. По понедельникам людей поменьше — отдыхают после уик-энда.

— Как ее зовут? — спросил я, подумав про себя, что как-то слишком уж легко все получилось. Или выпитое по барам виски сделало меня слишком подозрительным?

— Я не расслышал. Они не у стойки сидели, а там, в зале, рядом со столиком для шафлборда. Выпивку я туда носил. Дайкири они заказывали.

— Они — это кто?

— Она была с каким-то мужчиной, — осторожно ответил он после паузы.

— Вы его знаете?

— Не то чтобы знаю, но несколько раз видел его здесь.

— Может быть, знаете, как его зовут?

— Возможно. Знал, по-моему, но из головы вылетело. — Он закурил сигарету, пытаясь придать лицу непроницаемое выражение, но это у него не получилось.

Сдача с десяти долларов, которые я ему дал, лежала на стойке бара между нами. Я пододвинул деньги ему.

— Опишите мне его, сможете?

— Может, смогу, а может, и нет. — Он поежился в своей ковбойке, с тоской глядя на деньги. — Я ведь не знаю, о чем идет речь, мистер. Если тут иском о разводе или еще чем таким пахнет, то мне языком болтать резону нет, потом по судам затаскают.

— Развод тут ни при чем, — заверил я его, добавив, что речь идет об ушедшей из дому дочери. Хотя если тут были замешаны люди вроде Даузера и Тарантини, дело этим наверняка не исчерпывалось. Однако бармену я о них ничего не сказал, да и сам постарался на время забыть эту парочку.

Но мой ковбой продолжал нервничать, не решаясь прикоснуться к долларовым бумажкам и серебру, которые лежали перед ним на глянцевитой черной поверхности стойки.

— Мне надо подумать, — выдавил он с мукой на лице. — Постараюсь вспомнить имя того парня.

Держась как можно небрежнее, он отошел к другому концу стойки и вытащил из-под нее телефонный аппарат. Он навалился на стойку, прикрывая телефон собственным телом, чтобы я не увидел, какой он набирает номер. Ответа он ждал долго. Когда ему наконец ответили, он заговорил очень тихо, в самую трубку.

Потом он быстрым шагом вернулся ко мне и взял со стойки мой пустой стакан.

— Выпьете что-нибудь еще, сэр?

Я взглянул на часы: почти полночь.

— Пожалуй.

Он поставил второй стакан рядом с деньгами.

— Отсчитать из этих, сэр?

— Как хотите. Боитесь без барыша остаться?

— Не понимаю вас, сэр, — ответил он. Однако он явно ждал, чтобы я добавил.

Я сунул ему еще доллар.

— Что вам сообщил по телефону ваш друг?

— Вы хотите сказать, подруга, сэр? — с улыбкой поправил он. — Она сказала, что подъедет к закрытию бара.

— Когда вы закрываете?

— В два.

— Я, пожалуй, пересяду за столик.

Он явно почувствовал облегчение. Выхватив из-под стойки полотенце, он принялся протирать стаканы, что-то напевая под нос.

Сидя за столиком в дальнем конце зала, я спрашивал себя, не окажется ли этот бар тупиком в моих поисках Галли Лоуренс. Двое юнцов, сбросив пиджаки, продолжали играть в шафлборд. Красные выиграли у синих — значит, синим платить за выпивку. Пили ребята водку, хотя ни тому, ни другому, наверное, не было восемнадцати.

Вскоре после полуночи в бар вошли двое пузатых коротышек, в нелепых широкополых шляпах и джинсах. Они были очень придирчивы в выборе напитков и разговаривали громкими, слегка визгливыми тенорами, разносившимися на весь зал. Они наперебой рассказывали друг другу о своих недавних светских триумфах, то и дело упоминая громкие имена. Меня эти двое не заинтересовали.

Зато человек, который вошел через несколько минут после них, сразу привлек мое внимание. Он был высок и элегантен в своем светлом фланелевом костюме и кремовой шляпе с загнутыми полями. Меня поразило его лицо. Окажись он в Древней Греции, с него ваяли бы Гермеса или Аполлона. Остановившись на пороге и придерживая дверь рукой, он обменялся быстрыми взглядами с барменом и посмотрел на меня. Оба тенора у стойки пристально оглядели его с головы до ног.

Он взял бутылку пива и подошел к моему столику.

— Вы позволите? Мы, кажется, где-то встречались, не так ли?

— Не припоминаю. Прошу вас, садитесь.

Он снял шляпу, открыв моему взору волнистые каштановые волосы — такие же красивые, как его длинные темные ресницы. По всем статьям он был столь прекрасен, что меня стало слегка поташнивать. Он изящно опустился в кожаное кресло напротив меня.

— Знаете, я, кажется, вспомнил: не в кино ли я вас видел? — спросил я.

— Едва ли, если только вы не просматриваете материалы кинопроб. Дальше этого у меня дело не пошло.

— Отчего же?

— К несчастью, актеров отбирают не женщины. Ну а мужчины меня не любят. Даже «голубые», потому что я не поддаюсь на их чары. Вам ведь я тоже не нравлюсь, правда?

— Не особенно. Все хорошо в меру, это мой девиз. Однако, нравитесь вы мне или нет, не имеет никакого значения.

После этого он перешел к делу, хотя это и стоило ему некоторого усилия. В его покрасневших от бессонницы глазах мелькнула тревога.

— Вы можете работать на Даузера, почем мне знать?

— Могу. Но не работаю. Кто бы ни был этот самый Даузер.

Красиво откинувшись на спинку кресла и положив одну руку на стол, он ждал, не скажу ли я еще чего. Напряжение его не проходило. Под мышками его фланелевого пиджака расплывались темные влажные пятна.

— А вы не на шутку напуганы, — заметил я.

Он попытался улыбнуться. Результат напомнил мне об одном приспособлении для увеселения сумасшедших, про которое я где-то читал. Состояло оно из двух крючков, чтобы поднимать уголки рта пациента в «улыбающееся» положение. Бедолаг понуждали улыбаться, и это рождало в них желание улыбаться по своей воле — по крайней мере так уверяла теория.