— С вами есть кто-нибудь?
— Кто?
— Какие-нибудь люди?
— Никого нет. О чем ты?
— Я о вас говорю. Вы на самом деле чем занимаетесь?
Старик промолчал.
— Думаю, вы хотели бы к нам присоединиться.
— Присоединиться?
— Да.
— Вы меня с собой не возьмете.
— Вы сами не хотите идти.
— Я бы так далеко не зашел, если бы не голод.
— Ну а люди, которые поделились с вами едой, где они?
— Нет никаких людей, я все придумал.
— Что вы еще придумали?
— Я просто иду по дороге, как вы. Никакой разницы.
— Вас правда Илай зовут?
— Нет.
— Не хотите назвать свое настоящее имя?
— Не хочу.
— Почему?
— Потому что тебе не доверяю. Вдруг ты решишь его как-то использовать? А я не хочу, чтобы про меня пошли разговоры. Где я был, да что сказал, когда там был… Конечно, ты можешь обо мне поговорить. Но никто не поймет, что ты про меня рассказываешь. На моем месте может быть кто угодно. В наше время чем меньше говоришь, тем лучше. Вот если бы что-то произошло, а мы оба выжили и встретились на дороге, тогда бы у нас было что обсудить. Но мы не выживем. А на нет и суда нет.
— А может, выживем.
— Ты самому себе врешь и мальчика обманываешь.
— А вы часом не шестерка из банды разведчиков?
— Я — никто. Хочешь, я уйду. Дорогу и сам найду.
— Я вас не гоню.
— Понимаешь, я сто лет не видел костра. Живу, как дикий зверь. Тебе лучше не знать, что́ мне случается есть. Когда я увидел мальчика, то решил, что я умер.
— Подумали, что встретили ангела?
— Не знаю, за кого я его принял. Не верил, что еще раз приведется увидеть ребенка. Не знал, что такое произойдет.
— А если я скажу, что он бог?
Но старик покачал головой:
— С этими иллюзиями я распрощался. Давно. Там, где людям не выжить, богам делать нечего. Вот увидишь. Лучше всего быть одному. Так что я надеюсь, что ты ошибся, назвав его богом. Иметь в попутчиках последнего бога на земле — это ужасно. Вот почему я и надеюсь, что ты заблуждаешься на этот счет. Будет намного спокойнее, когда никого на земле не останется.
— Уверен?
— Не сомневайся.
— Кому спокойнее?
— Всем.
— Всем?!
— Да-да. Нам всем. Станет легче дышать.
— Приятно слышать.
— Точно. Когда мы все умрем, никого не останется, кроме смерти, да и ее дни будут сочтены. Она пойдет по дороге, а вокруг пусто, никого нет. Что ей тогда делать? Вот она и спросит: «Где все?» Так всё и будет. Ну, разве плохо?
Утром они стояли на дороге и спорили, что из еды дать старику на прощание. Договорились, что много он не получит. Несколько банок овощей и фруктов. Потом мальчик отошел на обочину и уселся прямо в пепел. Старик уложил банки к себе в рюкзак и затянул лямки.
— Вы ему хоть спасибо скажите, — пробормотал отец. — Моя воля, я бы ничего не дал.
— Может, скажу, а может, и нет.
— Почему нет?
— Я бы ему свою еду не отдал.
— Вас не волнует, что вы его этим обидите?
— Он расстроится?
— Нет. Он не ищет благодарности.
— Тогда почему он так поступил?
Отец оглянулся на мальчика, затем посмотрел на старика:
— Вам не понять. Не уверен, что я сам это понимаю.
— Может, он верит в Бога.
— Не знаю, во что он верит.
— Вырастет — изменится.
— Сомневаюсь.
Старик ничего не сказал, только стоял и вглядывался в наступающий день.
— Удачи вы нам тоже не пожелаете?
— Я не знаю, что такое удача. На что она похожа. Есть кто-то, кому повезло?
Дальше все пошло своим чередом. Оглянувшись, увидел, что старик зашагал по дороге, стучит своей палкой, медленно бредет у них за спиной, словно нищий из старой сказки, мрачный, сгорбленный, на тоненьких, паучьих ножках, идет еле-еле, чтобы вскоре навсегда исчезнуть. Мальчик ни разу не оглянулся.
Пополудни они расстелили полиэтилен на дороге, и сели, и съели холодный обед. Отец не сводил с мальчика глаз.
— Ты на меня не злишься?
— Нет.
— Но ты недоволен.
— Да нет, я нормально.
— Как только у нас закончатся продукты, у тебя будет больше времени все хорошенько обдумать.
Сын промолчал. Сидели, ели. Мальчик обернулся назад, на дорогу. Погодя сказал:
— Знаю. Но я буду вспоминать это иначе, чем ты.
— Скорее всего.
— Я ж не сказал, что ты был не прав.
— Хотя и подумал?
— Не-е-ет.
— Да ладно. Разве встретишь что-нибудь хорошее на дороге?! В такие-то времена…
— Не насмехайся над ним.
— Ладно.
— Он ведь скоро умрет.
— Да, я знаю.
— Пойдем дальше? Можно?
— Да, конечно. Пошли.
Ночью проснулся — опять кашель. Кашлял долго, пока не заболело в груди. Наклонился к огню, и подул на угли, и подложил веток. А потом встал и ушел в лес, но не очень далеко, чтобы не потерять из виду слабый отсвет костра. Встал на колени в куче сухих листьев и пепла, кутаясь в одеяло, через некоторое время кашель унялся. Подумал: «Как он там, старик?» Посмотрел на костер, виднеющийся сквозь частокол черных деревьев. Хорошо бы мальчик уснул. Так и сидел, упершись руками в колени, хрипло дыша. Сказал: «Я скоро умру. Научи меня, как это лучше сделать».
Весь следующий день провели в пути. Шли, пока не стало совсем темно. Не мог отыскать защищенное место, чтобы разжечь костер. Достал плитку из тележки — что-то она слишком уж легкая. Сел и повернул вентиль. Оказалось, он уже открыт. Покрутил маленький рычажок на горелке. Ничего. Наклонился и послушал. Поворачивал оба вентиля то поочередно, то одновременно. Баллончик — пустой. Сидел на корточках, сцепив обе руки будто в кулак и упершись в него лбом, глаза закрыты. Потом поднял голову и просто сидел, вглядываясь в темнеющий лес.
Съели холодный ужин: кукурузная лепешка, бобы и сосиски из банки. Мальчик спросил, как могло получиться, что баллончик так быстро опустел. Ответил, что, мол, опустел, и все.
— Ты же говорил, что газу нам хватит на несколько недель.