— Что ж, домой возврата нет,
[15]
— сказал я.
— Может и так, но есть ведь несколько книг, которые я перечитываю постоянно. А чтобы читать Вулфа, на мой взгляд, нужно быть молодым.
— То же самое с «Доктором Зюссом».
— Не знаю, — ответил он. — Больше всего у него мне нравится «Кошка в шляпе». И еще одна, про мальчика со шляпами.
— Бартоломью Каббинс, — подсказал я. — Может, вам просто нравятся книги про шляпы? У меня где-то завалялась «Зеленая шляпа» Майкла Арлена. Она у меня уже несколько лет, и, если вы читали ее, может, подскажете, хороша она или нет. А как насчет «Ничьего ребенка»? Если вы прочитали его в семнадцать лет, вы, наверное, скажете, что он изменил вашу жизнь, хотя в этом я почему-то сомневаюсь.
— Мне было далеко за семнадцать, когда он вышел.
— Но вы его читали?
— Когда он вышел, и с тех пор еще несколько раз просматривал.
— Но я не думаю, что он изменил вашу жизнь. Я прав?
— Думаю, всё так или иначе меняет нашу жизнь, — задумчиво проговорил он. — Даже утренняя газета, даже реклама на упаковке. Прочитав ее, человек уже становится немножко другим.
Разговор перетек в приятнейшую философскую беседу. Я покупал книжный магазин в надежде на такого рода беседы и окунулся в нее с головой. Звук открывающейся двери прервал меня на середине фразы. Я обернулся и увидел на пороге женщину, которая показалась мне знакомой. Впрочем, я не вспомнил ее, пока она не произнесла:
— Привет! А вы что здесь делаете?
Это была Айзис Готье, и я не узнал ее, пока она не заговорила, потому что выглядела она на этот раз совсем иначе. Сегодня она была одета не как паддингтонский мишка, но выглядела очень привлекательно в синих джинсах и розовой кофточке от «Брук Бразерс». Ее тугие косички превратились в прямые волосы до плеч с красными прядями, в которых — какой я наблюдательный! — я распознал парик.
— Я бываю здесь регулярно, — объяснил я. — Это мой магазин. А вот что вы здесь делаете?
— Я не к вам обращаюсь, — ответила она, глядя на Генри, который выпрямился и опустил руку. — Ох, прошу прощения. Я обозналась. — Потом она обернулась ко мне: — Мне известно, что это ваш магазин. И мне также известно, чем вы занимаетесь в нерабочее время. И я считаю, что нам нужно поговорить. — После этого она повернула голову и снова посмотрела на Генри.
— Пожалуй, мне пора пойти перекусить, — дипломатично заметил он.
Она хранила молчание, пока за ним не закрылась дверь. Потом сообщила, что разговаривала с Марти, который сказал ей, что говорил со мной.
— Он уверен, что вы не убивали Антею Ландау, — сказала она. — Но то же самое говорил и тот полицейский. Вы приходили туда, чтобы что-то украсть, но вы этого не нашли.
— Мне не нравятся такие предположения, — ответил я. — Словно я какой-то мелкий жулик, полный профан.
Я одарил ее моей самой обезоруживающей улыбкой, но не заметил, чтобы она возымела хоть какое-то действие.
— Вы вор, — продолжала она, — и вы пришли в отель, чтобы что-то украсть. А кто-то проник в мой номер и украл мои рубины. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что вы приложили к этому руку.
— Я уловил вашу мысль, но…
— Марти говорит, что это не вы, — перебила она. — Но тут есть один нюанс. Когда я впервые сообщила ему о пропаже рубинов, я почувствовала, что он мне не поверил. Он решил, что я просто придумала способ оставить их у себя, не отказываясь их вернуть. «О, я бы и рада, не хочу, чтобы бедная миссис Консидайн страдала по моей вине, но что поделаешь, раз их у меня украли».
— Великолепно, мисс Скарлетт, но при чем тут я?
— Теперь он мне верит, — полыхнула она взглядом. — Он переговорил с вами, и теперь он мне верит. Вам это о чем-нибудь говорит, мистер Роденбарр?
— Полагаю, он образумился.
— Мне это говорит о том, — с нажимом произнесла она, — что он понял: пропажа рубинов — это не выдумка, раз вы признались в их похищении. Вероятно, вы приходили в отель еще раньше, когда я встретила вас в коридоре.
— А потом вернулся на место преступления?
— Вы обнаружили, что охрана в «Паддингтоне» оставляет желать лучшего, и захотели посмотреть, нет ли чего интересного в других номерах. Но прежде всего хотелось бы выяснить, почему вы вообще сунулись в мой номер. Вас послал Джон Консидайн?
— Я никогда с ним не встречался. К тому же, если бы я уже украл по его просьбе рубины, зачем ему понадобилось посылать Марти уговаривать вас расстаться с ними?
— А может, он и не знал, что вы их украли. Может, вы не сказали ему, потому что задумали продать рубины, а не ограничиваться тем, что он вам пообещал?
— Слишком много «может» в одном предложении.
— Это два предложения с одним «может» в каждом.
— Правда? По-моему, все равно многовато.
— По-вашему, слишком много гипотез?
— Скажи, что я гипотетичен, — откликнулся я.
— Это вы на песню намекаете? — Она подбоченилась, склонила голову набок и вполголоса напела на мотив «Скажи, что я безответственна»:
— «Скажи, что я гипотетичен… Добавь еще…» Что добавить?
— Ироничен, — предположил я.
Она скривилась.
— Добавь еще — теоретичен.
— Уже лучше, — согласился я.
— Но не забудь, что ироничен…
— Мне нравится, — сказал я, — и рад, что мне удалось внести свою лепту. По-моему, мы сочинили хит.
— По-моему, вы отклонились от темы, — сурово парировала она, но выглядела уже не такой суровой, как раньше. На губах даже промелькнуло некое подобие улыбки. До одобрения еще далеко, но прогресс налицо.
— Вы считаете, что я завладел вашими рубинами. — Обратите внимание на притяжательное местоимение: таким образом я хотел дать ей понять, что я на ее стороне. — Допустим, вы правы.
— Я так и знала!
— Я рад, — сказал я. — Но пусть это останется не более чем гипотезой. Я не сказал, что вы правы; я сказал: допустим, вы правы. Кстати сказать, у вас я никогда ничего не крал.
— И это правда?
— Истинная!
— И я должна поверить вам на слово? Слово вора?
— Украшения пропали из вашего номера, — заметил я. — Имейте в виду: моя нога не переступала порога вашей комнаты. Я даже не знаю, в каком номере вы живете.
— Как же вы можете утверждать, что никогда в нем не были?
— Потому что вы живете на шестом этаже, а единственный номер на шестом этаже, в котором я побывал, — это номер Антеи Ландау.
— Бедняжка Антея, — вздохнула она. — Она не ладила с большинством постоянных жильцов, но ко мне всегда была добра. «Дорогая, если вы когда-нибудь напишете книгу, — говорила она, — несите ее прямо ко мне». Вы только что сами признались! — бросила она на меня испепеляющий взгляд.