— Вы закрываетесь?
— Дело в том, что у меня назначена встреча в полумиле отсюда, но беседа с вами доставила мне такое удовольствие, что я забыл о времени и уже опаздываю. Так что если у вас есть желание помочь…
— Я вполне могу остаться на хозяйстве, — согласился он. — Тем более что других дел у меня нет. Надеюсь, вы не попросите меня закрыть магазин, но если вы вернетесь к концу дня…
Секунд десять я размышлял, можно ли доверить ему магазин. Я мог сказать, что он человек честный, но люди и обо мне так думают, так что как знать? За более короткий промежуток времени, чем потребовалось бы мне, чтобы закрыться, я объяснил ему, что и как делать.
— Все остальное, — сказал я, — если будут приносить книги на продажу, если будут торговаться — говорите, что придется подождать. А если я о чем-то забыл упомянуть — спросите Раффлса.
— Мяу, — сказал Раффлс.
Глава 11
— «Мэрилендское ржаное виски Кесслера», — произнес Марти Гилмартин, разглядывая бокал на свет. — Звучит так, словно коридорный несет твой заказ. — Он отхлебнул немного и посмаковал напиток. — Сладкий, но не слишком. Однако сомневаюсь, чтобы я предпочел его скотчу.
— Понятно.
— Но в нем есть свой вкус. Довольно насыщенный. Я бы даже сказал — властный. — Он сделал второй глоток. — Очень американский напиток, не так ли? Впрочем, я не знаю никого, кто бы его пил. Тем не менее кто-то же пьет. Бутылка не была покрыта пылью.
Я вначале спросил, есть ли в клубе ржаное, не смесь, а чистое ржаное виски, и официант принес нам бутылку «Кесслера». Я принялся изучать ее, как энофил разглядывает бутылку, пытаясь понять, действительно ли вино разлито в таком-то шато. Когда я сказал, что меня все устраивает, он унес бутылку и вернулся с парой наполненных бокалов, после чего за дело взялись мы — стали пить виски.
— Я даже могу представить, как его заказывает Джон Уэйн, — продолжал Марти. — На экране, так сказать. Вваливается в салун. Там моментально воцаряется тишина. И тоном, не допускающим возражений, рявкает, обращаясь к бармену: «Р-р-ржаное виски!» — подчеркивая каждый слог. — Он сделал еще глоток. — Становится все лучше и лучше.
Мы сидели в нижнем холле его клуба на Грамерси-парк. Оба в синих блейзерах и галстуках в полоску, но Марти выглядел куда элегантнее. Впрочем, он всегда так выглядит. Высокий, поджарый, с серебристой шевелюрой, со взглядами и манерами джентльмена из рекламы «Знаменитого человека» или клуба типа «Претенденты», где стены увешаны портретами великих актеров прошлого — Бэрриморов и Бутов. Они все выглядят одновременно франтовато и изысканно, как и мой собеседник.
Марти — бизнесмен, инвестор и совсем не актер, если не считать, конечно, что он тоже играет свою роль в драме под названием «Жизнь». Но среди «Претендентов» много неактеров — для вступления в клуб, судя по всему, определяющее значение имеют желание и чековая книжка. В списке членов клуба Марти числится как театральный патрон, то есть время от времени он посещает спектакли. Но отношения Марти с театральным миром чуть поглубже. Он — «случайный ангел» внебродвейских постановок и за многие годы выработал привычку общения с глазу на глаз с отдельными представителями актерской профессии.
Точнее, с отдельными представительницами.
— Сегодня в «Дейли ньюс» написали, что она — актриса, — сказал я, поднимая бокал с ржаным. — Я бы, пожалуй, и сам догадался.
— Айзис, ты имеешь в виду?
— Айзис Готье. Она красавица, Марти, клянусь!
— Это не то, что ты думаешь, — произнес он и словно поразился своим словам. — Неужели я так сказал? Нет, ты все правильно думаешь, просто я хочу внести некоторые поправки. Это не совсем то, что ты думаешь.
— Согласен.
Он поднял свой бокал, обнаружил, что тот пуст, и знаком подозвал официанта. Когда наши емкости наполнили вновь, он отхлебнул глоток и глубоко выдохнул.
— Боюсь, ты не знаком с моим другом Джоном Консидайном.
— Боюсь, что ты прав.
— Да и откуда? Он биржевик, торгует акциями. Яхты, гольф…
— Он член вашего клуба?
— Нет, хотя я предлагал ему вступить. Он, так сказать, театральный патрон.
— Так сказать.
— Вот именно. Джон — благополучный семьянин, отец и дед, но ходить под парусами и гонять по лужайке мячик — не единственное, что его занимает. На протяжении многих лет у Джона возникали дружеские отношения с несколькими очаровательными и талантливыми молодыми женщинами.
— С актрисами.
— Большей частью. Немногим более года назад Джон с женой посетил благотворительный вечер в Фонде борьбы с псориазом. Дело было здесь, в городе. Около полуночи они вернулись к себе домой в Сэндс-пойнт и обнаружили, что за время отсутствия у них побывали визитеры.
— Воры.
— Да. Они пришли и ушли раньше, чем вернулись Консидайны.
— На мой взгляд, — заметил я, — так оно и лучше. Некоторые воры способны на насилие, если их нервируют. Равно как и некоторые граждане, которым они наносят визит.
— Джон, пока учился, занимался борьбой, — заметил Марти. — Конечно, это было давно. С тех пор он многократно отдал дань хорошим ужинам, не говоря уж об ангиопластике. Очень хорошо, что он не встретился со своими гостями, тем более что их визит он расценил скорее не как насилие, а как удачный случай.
— Страховка, — предположил я.
— Ты быстро соображаешь, но и Джон не промах. Он мгновенно понял, что его обворовали… или обокрали?
— Как угодно, — откликнулся я. — Обчистили.
— Обворовали, — решил Марти, некоторое время взвешивая варианты. — Грабитель грабит, разбойник разбойничает, жулик жульничает. Воры воруют, и эти воры оставили после себя полный бардак — диванные подушки сброшены, мебель перевернута. Берни, ты потрясен.
— Не то слово.
— Так же было и с Синтией.
— Миссис Консидайн.
— Джон вывел ее на улицу, — кивнул Марти, — и сказал, чтобы она ждала в машине, пока он оценит ущерб и поставит в известность полицию.
— Это опасно. А если бы они еще находились в доме?
— Либо он не сознавал риска, либо был к нему готов. Он быстро поднялся в спальню, где следы преступления были наиболее очевидны: ночные столики перевернуты, ящики стола вывернуты на пол.
— Варвары.
— Джон не стал терять времени. Он позвонил девять-один-один, после чего поспешил вниз к жене и сообщил, что сейф вскрыт и что воры унесли все.
— А на самом деле не все?
— Это был стенной сейф, — пояснил Марти, — и его закрывала картина, висевшая на стене. Картина сама стоила какое-то количество долларов, но воры этого не поняли. Если бы они решили ее забрать, то обнаружили бы за ней дверцу сейфа, а там кто знает? Они могли бы его и вскрыть.