— Спать?
— Ага, и чем скорее ты уснешь, тем лучше. Можешь ложиться на кровать, я посплю на кушетке.
— Ой, не валяй дурака, Берн, — сказала она. — Я вполне могу поспать и на кушетке. Но только этого все равно не будет, потому что ложиться я не собираюсь и оставаться у тебя просто не могу. Они обещали позвонить утром.
— Вот поэтому я и хочу, чтоб ты легла. Тогда наутро голова у тебя будет ясная.
— А знаешь что, Берни? Хочешь, поделюсь одним секретом? Никакой ясной головы утром у меня не будет. Она будет как футбольный мяч, по которому только что врезал Пеле.
— Ну что же, — заметил я, — хоть моя будет ясная. Одна ясная голова все равно лучше, чем ни одной. Аспирин в ванной, в аптечке.
— Самое подходящее для него место. Могу побиться об заклад, ты из тех типов, кто держит молоко в холодильнике, а мыло — в мыльнице.
— А пока я приготовлю тебе горячий пунш.
— Ты что, не слышал, что я сказала? Я должна быть дома. Утром они будут звонить.
— Позвонят сюда.
— Но с чего это они будут звонить сюда?
— Да с того, что у тебя нет четверти миллиона долларов, — ответил я. — Кто, скажи на милость, мог спутать тебя с Дэвидом Рокфеллером? Тот, кто хочет получить за Арчи такой жирный куш, очевидно, предполагает, что ты можешь украсть эти деньги. А это, в свою очередь, означает следующее: им известно, что у тебя имеется друг, специализирующийся по этому делу. А это значит, они позвонят сюда. Так что давай-ка, выпей вот это. Прими аспирин и отправляйся в постель.
— Но я не захватила пижамы. У тебя найдется что-нибудь вроде рубашки, в чем можно спать?
— Конечно.
— И спать что-то совсем не хочется. Уже предвижу, как буду крутиться и вертеться, стараясь уснуть.
Минут через пять она уже храпела.
Глава 5
Объявление на прилавке гласило, что пожертвование должно составлять два доллара пятьдесят центов. «Жертвуйте, кто сколько может, больше или меньше, — следовал совет, — но вы обязаны внести свою лепту». Тип, стоявший перед нами, со звоном швырнул на прилавок монету в двадцать центов. Распорядитель принялся было что-то доказывать ему, но наш тип, по всей видимости, был не слишком расположен вступать в дискуссию.
— Читай, что тут написано, сынок, — кисло заметил он. — Куда только ни сунешься, обязательно столкнешься с паразитизмом. Думаешь, у меня в карманах денег куры не клюют? Тебя что, уже наняли на постоянную должность?
— Пока нет.
— Так вот, тогда живи и учись. Я — художник. И эти двадцать центов и есть моя скромная лепта. Или бери и говори спасибо, или в следующий раз больше цента тебе не видать.
— О, но так же нельзя, мистер Тернквист! — возмутился распорядитель. — Иначе у нас весь бюджет полетит к чертям!
— Ты что, меня знаешь?
— Да кто ж вас не знает, мистер Тернквист… — Тяжкий вздох. — Каждый знает.
Он взял монету Тернквиста и дал ему взамен маленький желтый значок на булавке. Тернквист повернулся к нам лицом и вколол булавку в нагрудный карман пиджака из магазина для бедных. Пиджак был какого-то мутно-сероватого цвета и вполне гармонировал с брюками — тоже из магазина для бедных. Потом он вдруг улыбнулся, обнажив желтоватые прокуренные зубы. Еще у него была борода, узенькая, козлиная и какая-то ощипанная, тоном рыжее, чем ржаво-каштановые волосы, причем проблески седины в ней были более заметны. На остальных частях лица красовалась щетина трехдневной давности.
— Маленькие оловянные божки на колесиках, вот кто они такие, — сказал он нам. — Вот кто они такие, эти люди, и не слушайте, что они там болтают. Если художника можно запугать, значит, это не художник.
И он повернулся к нам спиной и пошел дальше, а я выложил на прилавок пять долларов и получил взамен два желтых значка.
— Художник… — презрительно протянул распорядитель и постучал пальцем по второй табличке, предупреждающей, что детям до шестнадцати лет вход воспрещен вне зависимости от того, находятся ли они в сопровождении взрослых. — Нет, порядок надо изменить, — добавил он. — Надо написать: «Детям, собакам и художникам вход воспрещен».
Проснулся я раньше Кэролайн и первым делом отправился в винный магазин на Семьдесят второй, где приобрел бутылку «Кэнедиан клаб». Отнес ее домой, постучал к миссис Сейдель и, не получив ответа, отпер дверь и вошел. Затем распечатал бутылку, вылил примерно с унцию виски в раковину, аккуратно завинтил крышечку и поставил бутылку на то же место, где вчера стояла ее товарка. Вышел и столкнулся в коридоре с миссис Хеч с неизменной дымящейся в уголке рта сигаретой. Заглянул к ней на чашечку кофе — она варила совершенно исключительный кофе, — и мы поговорили, причем уже не в первый раз, об открывавшейся у нас в подвальном помещении прачечной-автомате. Миссис Хеч сетовала на сушилки, которые, несмотря на наличие регуляторов, работали лишь в двух температурных режимах: «Включить» и «Выключить». Меня беспокоили сами стиральные агрегаты, проявлявшие ненасытный аппетит, особенно когда дело доходило до носков. Ни один из нас не коснулся в этой увлекательной беседе того факта, что миссис Хеч застигла меня только что выходящим из квартиры миссис Сейдель.
Затем я вернулся к себе и слушал, как Кэролайн блюет в ванной, а сам тем временем готовил кофе. Вскоре она вышла оттуда с несколько зеленоватым оттенком лица. И, присев в уголок на кушетку, обхватила руками голову. Я принял душ и побрился и, вернувшись, застал ее в той же позе, с самым несчастным видом взирающей на нетронутую чашку кофе. Я поинтересовался, не желает ли она принять таблетку аспирина. Она ответила, что не возражает против таблетки тайленола-экстра, но таковой у меня не оказалось. Я позавтракал, она — нет, оба мы выпили по чашке кофе, и тут зазвонил телефон.
Женский голос, лишенный какого-либо акцента, произнес:
— Мистер Роденбарр? Вы говорили с вашей приятельницей?
Я уже хотел было ответить, что в самом вопросе кроется завуалированное оскорбление. Он подразумевал, что у меня только одна приятельница, что я — того сорта личность, у кого просто не может быть больше одной приятельницы, что мне повезло, что хоть одна имеется, и что вполне вероятно, что и эта, единственная, бросит меня, когда поумнеет.
Я сказал:
— Да.
— Вы готовы заплатить выкуп? Четверть миллиона долларов?
— А не кажется ли вам, что это несколько многовато? Нет, конечно, я все понимаю, бремя инфляции, бирманские кошки пользуются невероятным спросом и все такое прочее, но…
— Деньги у вас есть?
— Знаете, я как-то не имею привычки держать при себе такие суммы наличными.
— Вы можете их собрать?
Кэролайн подошла и стала рядом, как только зазвонил телефон. Я успокаивающим жестом положил ей руку на плечо. А моей собеседнице сказал: