«Она сумасшедшая», – мелькнуло в голове у Матильды, и
по спине потек холодный пот.
– И кричать нет никакого смысла, – гнула свое Юлия
Ивановна. – Здесь первоклассная звукоизоляция.
– Послушайте, Юлия Ивановна, что за идиотские шутки? Мы
пришли к вам за консультацией, но никакого отношения к вашим подаркам не имеем.
Сию же минуту выпустите нас, иначе это плохо для вас кончится! –
попыталась воззвать к разуму Додонова, в душе проклиная себя за то, что
ввязалась в эту историю.
– Плохо для меня? А для меня все плохо. Хоть так, хоть
эдак! За все в этой жизни надо платить! И мне есть за что платить, долго
придется расплачиваться, ох долго! Поэтому двумя покойниками больше, двумя
покойниками меньше, это роли не играет, но напоследок я уж доставлю себе
удовольствие. Ах вы гадины, поиграть решили! Актрисули!
– Юлия Ивановна, опомнитесь! Мы тут совершенно ни при
чем!
– Как это ни при чем? Думаете, вы обманули меня,
прилизав волосенки этой соплячке? Я сразу ее узнала… только я не подумала, что…
И вдруг молниеносным движением она выхватила из ящика стола
пистолет. И направила его на Додонову.
– Ну, Машенька, вы же у нас актриса! Шекспира играете?
Шекспир – мой любимый драматург! Там все правда! Ну, раз привел бог умирать с
артистками, прочтите мне перед смертью Шекспира! Ты Корделию играешь? Хорошую
девочку? Разве хорошие девочки занимаются такими шутками, как ты? А? Но ты
актриса и подумай, как красиво сможешь умереть – почти на сцене, а ну-ка прочти
мне что-нибудь из «Лира»!
Додонова в ужасе смотрела на нее, не в силах даже слова
вымолвить. И вдруг раздался дрожащий голосок Матильды:
– Я вам прочту Шекспира! Я мечтала сыграть Джульетту,
да, видно, не суждено, слушайте, как я бы это сыграла:
Быстрей, огнем подкованные кони,
К палатам Феба мчитесь! Ваш возница,
Как Фаэтон, на запад гонит вас
И ускоряет ход туманной ночи.
Раскинь скорей свою завесу, ночь.
Пособница любви, закрой глаза
Идущим мимо людям, чтобы мог
Ромео мой попасть в мои объятья
Невидимо, неведомо для всех.
Влюбленным нужен для обрядов тайных
Лишь свет и красота; к тому ж любовь
Слепа, и ночи мрак подходит к ней.
Ночь, добрая и строгая матрона,
Вся в черном, приходи и научи,
Как, проиграв, мне выиграть игру…
Додонова вздрогнула. Неужели Матильда настолько владеет
собой, что этим страстно прочитанным монологом дает ей понять, что еще не все
потеряно? «Боже мой, – мелькнуло у нее в голове. – Эта девчонка и
вправду – чудо! Если она сыграет Джульетту… Это будет сенсация, мировая сенсация!
Если сыграет… Только бы эта страшная баба не поняла…»
– Ты прекрасно читаешь! Продолжай! – с угрозой в
голосе произнесла Юлия Ивановна.
Пропустив одну строчку, чтобы не привлекать внимания к
только что произнесенным словам «Как, проиграв, мне выиграть игру», Матильда
продолжала:
Овей ланит бушующую кровь
Своим плащом, пока любовь моя,
Осмелившись, считать меня заставит
Лишь долгом скромности – дела любви.
Приди, о ночь, приди, о мой Ромео,
Мой день в ночи, блесни на крыльях мрака,
Белей, чем снег на ворона крыле!
[2]
И вдруг Матильда грохнулась на пол. Но Додонова могла бы
поклясться, что перед тем она ей подмигнула. Мария Станиславовна хотела
броситься к Мотьке…
– Стоять! – скомандовала Кислицина. – Девочка
талантливая, но неопытная, и вообще, что мне Джульетта… Хоть мы с нею и близки,
мне куда ближе леди Макбет! А вы что, только Корделию играете? А как насчет
«Макбета»?
Мария Станиславовна вдруг посмотрела с презрением на Юлию
Ивановну, усмехнулась и тихо сказала:
– Вы полагаете, что вы леди Макбет?
– Ну, в известной мере. Так что же – или вы читаете,
или я стреляю.
– Извольте! Чего не сделаешь за несколько минут
надежды!
– Надежды? О надежде забудьте!
Лишь натяни решимость, как струну, —
И выйдет все. Едва Дункан уснет
(Что будет скоро, он устал с дороги),
Я подпою вином и крепкой брагой
Обоих слуг его, чтоб стала память,
Привратница в дворце рассудка, паром,
А сам рассудок – перегонным кубом.
Когда же их огрузшие тела
Двум трупам уподобит свинский сон,
Мы с беззащитным королем поступим
Как захотим, свалив на пьяниц слуг
Ответственность за наше преступленье…
[3]
Теперь Кислицина не отрываясь смотрела только на Додонову.
Глаза ее расширились, щеки пылали…
– Юлия Ивановна, я больше не могу… Надо посмотреть, что
с девочкой! Вы же врач, вы не имеете права не оказать помощи!
И вдруг Матильда одним неуловимым движением вскочила на ноги
и, вспомнив недолгие занятия карате, наотмашь ударила Кислицину ногой. Та
потеряла равновесие и рухнула на пол, выпустив из рук пистолет. Мария
Станиславовна тут же схватила его и направила на Кислицину. Та только рычала и
корчилась от бессильной злобы. Матильда схватила телефонную трубку.
– Мотя, синий телефон внутренний! Сними трубку и позови
на помощь, – крикнула Додонова.
– Скорее, скорее! Помогите! – завопила Матильда,
но в этот момент уже кто-то взламывал дверь. И через секунду на пороге
оказались двое мужчин, один из них был с пистолетом.
– Семен! – завопила Матильда. – Семен! Леня!
Семен, не слушая ее, кинулся к Кислициной и защелкнул на ней
наручники.
И тут же в комнату набились люди в форме, какой-то человек в
штатском отдавал распоряжения, а Семен под шумок вывел на волю Мотьку и Марию
Станиславовну.
– В чем дело? Куда вы пропали? Что случилось? –
налетел на них невесть откуда взявшийся Валерка.
Они ничего не успели ответить, как вдруг раздался громкий
возмущенный вопль:
– Вы не имеете права! Сию секунду выпустите меня
отсюда! Я жена члена Государственной Думы! – кипятилась какая-то
пациентка, которую не выпускали из салона.
– Ну и что, мадам? На вас депутатская
неприкосновенность не распространяется, уж извините! – очень вежливо
ответил молоденький милиционер, стоявший на дверях.