Он поднял ее, понес к постели и уложил так нежно, как будто она была самым хрупким и самым дорогим существом на свете.
Несколько часов спустя Салман лежал на шелковых простынях, обнимая и прижимая к себе Джамилю. Хотя он никогда в жизни не получал такого наслаждения, его тело было почти готово все повторить. Он глубоко вздохнул.
Джамиля сдалась, но он не чувствовал себя победителем. Он никогда не испытывал такого всепобеждающего влечения к одной и той же женщине. Чем больше он получал от нее, тем сильнее ее хотел. И сейчас был близок к панике. Как он будет жить дальше, ведь она остается в Мерказаде? Ее слезы обескуражили его. Он понимал, что не должен был привозить ее сюда, но он так слаб, он так хотел ее. И глубина этого желания пугала его.
Он долго не верил, что его желание стало таким ненасытным после того, как он рассказал ей свою самую сокровенную тайну. Но, по-видимому, дело именно в этом. Она была единственным человеком, которому он все рассказал. И это не оттолкнуло ее.
Джамиля была лучиком света в его жизни, и Салман понимал, что их время подходит к концу, потому что ей нужна нормальная жизнь. Жизнь с человеком, душа которого не изуродована страшной болью. Который подарит ей детей. При этой мысли сердце Салмана сжалось.
Секс — вот его спасательный круг. Она хочет его. Никто не сможет заменить его в постели.
Глава 10
Прошло два дня. Вечером они сидели за столом, и на душе у Салмана было легко, как никогда, несмотря на всю тяжесть ставшего постоянным желания.
Джамиля нетерпеливо смотрела на Салмана.
— Стоит мне заговорить о чем-то хоть немного личном, и из тебя слова не вытянешь.
Стол между ними ломился от роскошных блюд. Салман бросил на нее настороженный взгляд:
— По-моему, я и так много уже наговорил.
— Да, — настойчиво продолжала Джамиля, — о том, что было в детстве. А все остальное? Надим? Вся твоя жизнь?
Салману стало не по себе.
— Нечего рассказывать. Все скучно и банально. Я хотел уехать из Мерказада с восьми лет. Я обвинял Надима в том, что случилось со мной, хотя это и глупо. Ну и заработал кучу денег.
В этот момент он улыбнулся, но эта была такая улыбка, от которой Джамиля вздрогнула.
— Не надо анализировать меня. Ты уже сказала как-то о моей жизни: «Бездушно». Именно так. И мне это нравится.
Джамиля понимала — лучше не продолжать, но все же не смогла удержаться:
— И ты думаешь, это защитит тебя от боли? Это невозможно, Салман. В любой момент мы можем испытать боль. Или радость. От этого никак не защититься.
Салман задумался. Само понятие радости было совершенно чуждо ему. Однако здесь, вдвоем с Джамилей, разве он не испытывает радость? В этот момент он твердо сказал себе: радость — это не для него. Он не заслуживает ее. И вообще, он слишком расслабился. Еще чуть-чуть — и весь его мир упадет в пропасть.
Салман встал, и через секунду Джамиля оказалась в его руках. Он понес ее в ванну за занавеской, которую только что приготовили для них.
Джамиля на секунду подумала о том, что думают о них бедуины. Она изо всех сил старалась показать Салману, что ей все безразлично, однако в глубине души прекрасно понимала — он видит ее насквозь.
Два дня пролетели как одно мгновение. Они спрятались в своем чувственном мире, и на большой мир им было наплевать.
Пожалела ли она об этом хоть на минуту? Сейчас, когда он раздевал ее, она чувствовала смутные сомнения, но снова повторила себе, что подумает об этом потом, когда вернется в Мерказад, в реальный мир. У нее целая жизнь впереди, чтобы сожалеть.
Салман сказал, чтобы она легла в ванну, и она подчинилась. Он тоже разделся.
— Я хочу, чтобы ты трогала себя, как в ту ночь.
Понятно, он хочет отомстить ей. Он выглядел непоколебимо. Джамиля взяла мыло и снова погрузилась в волшебное наслаждение, сказав себе, что у нее еще будет время обо всем подумать.
Рано утром на следующий день Джамиля расположилась на свежем воздухе и наблюдала за тем, как деревенские мальчишки кормили лошадей неподалеку. Она усмехнулась, вспомнив, как грозила Салману отправиться на одной из них домой и как Салман властно заявил, что запретил давать ей лошадей.
Однако ее улыбка быстро исчезла, как только к ней вернулись те мысли, которые мучили ее с тех пор, как он погрузился в глубокий сон. Она завидовала его спокойному сну. Шел третий день. Они должны были возвращаться в Мерказад. И Джамиля понимала, что у нее есть два пути: либо снова начать избегать Салмана, чего бы ей это ни стоило, либо попытаться изменить их отношения. Но в этом последнем случае она слишком многим рисковала. Она рисковала снова испытать боль.
Она понимала — если будет настаивать, чтобы он открылся ей еще больше, он навсегда попрощается с ней. И все же слабый, но настойчивый внутренний голос говорил ей: теперь все совсем по-другому, Салман изменился, он уже совсем не такой, каким она знала его в Париже.
Джамиля глубоко вздохнула. Может, где-то в глубине души она хотела, чтобы он снова был жесток с ней? Чтобы она была наказана за то, как была так глупа, если поверила, что он изменился? Она сжала губы — конечно, она заслужила это.
Из шатра раздался шум, и Джамиля решительно встала. Она уже была готова к тому, что ее ждет.
Когда Салман проснулся, Джамили не было рядом. Он натягивал джинсы, когда она появилась. На ней, как всегда, были джинсы и рубашка — их вернули накануне чистыми и выглаженными. Он увидел, что она скрестила руки на груди, и ему стало не по себе.
— Доброе утро. — Салман заметил, что она крепче сжала руки, словно его голос ранил ее.
Он отбросил все свои опасения и подошел к ней. Она все еще стояла у входа, словно собиралась убежать. Он взял ее лицо в свои руки и поцеловал. Ему хотелось, чтобы она прильнула к нему, но она была холодна. Он положил руки на ее ягодицы и притянул к себе, но она вырвалась и оттолкнула его:
— Нет, Салман, все. Три дня — этого достаточно. Сегодня мы возвращаемся домой. И покончим с этим. На этот раз навсегда.
Салман заглянул в эти огромные синие озера и напряженно спросил:
— Но почему, Джамиля? Я не понимаю. Нам так хорошо вместе.
— Потому что я не хочу стать законченной мазохисткой, Салман. Один раз ты уже причинил мне боль. Я не позволю тебе сделать это во второй раз.
— Но теперь все по-другому. Мы оба изменились. Ты изменилась, Джамиля. Ты ведь знаешь, о чем я…
— Я должна признаться тебе, Салман… Я любила тебя. И мне было очень больно. Я не робот, Салман. Для тебя все просто — ты просто не открываешься никому, но я так не могу…
У него внутри все оборвалось: Джамиля сказала, что любила его — в прошедшем времени. Он провел руками по волосам — он не мог больше выносить этот разговор и, не отдавая себе отчета в своих словах, в отчаянии произнес: