Погода для подводной лодки!
Он распахнул дверцу белой «шкоды». В лицо пахнуло нагретым спертым воздухом из автомобильной печки.
– Доброе утро, Шпидель! – потряс он костлявое плечо полицейского фотографа. – Пора и помокнуть.
Шпидель, вздрогнув, проснулся и сердито уставился на Марша.
Когда он подходил к следующей «шкоде», водитель уже опускал стекло.
– Все в порядке, Марш. Все в порядке, – тоном оскорбленного достоинства пропищал патологоанатом крипо офицер медицинской службы СС Август Эйслер. – Оставьте свой казарменный юмор тем, кто его ценит.
Они собрались у кромки воды, за исключением доктора Эйслера, который встал в стороне, спрятавшись под допотопным черным зонтом. Шпидель ввернул лампочку вспышки и осторожно поставил правую ногу на ком глины. Выругался, когда набежавшая волна лизнула его ботинок.
– Вот дрянь!
Вспышка на мгновение высветила белые лица, серебряные нити дождя, темный лес. Из ближайших камышей на шум выплыл лебедь и стал ходить кругами в нескольких метрах от них.
– Гнездо стережет, – заметил юный эсэсовец.
– Еще один снимок вот отсюда, – указал Марш. – И отсюда.
Шпидель снова выругался, вытаскивая из грязи промокший ботинок. Дважды сверкнула вспышка.
Марш наклонился и взял тело под мышки. Оно было жестким, словно резина на холоде, и скользким.
– Ну-ка помогите.
Полицейские с обеих сторон ухватили труп за руки, пыхтя приподняли его и поволокли по грязному берегу на пропитанную водой траву. Разгибаясь, Марш поймал взгляд Йоста.
На старике были спустившиеся до колен голубые плавки. В ледяной воде половые органы съежились – в черных волосах белели крошечные яички.
Левая ступня – до низа икры – отсутствовала.
Так и должно быть, подумал Марш. День будет непростым. Начинаются интересные события.
– Герр доктор, будьте любезны, ваше мнение.
Не скрывая раздражения, Эйслер грациозно шагнул вперед, снимая на ходу перчатку. Не отпуская зонта, тяжело наклонился и ощупал пальцами культю.
– Гребной винт? – спросил Марш. Ему встречались тела, вытащенные из водоемов с оживленным движением – озера Тегелер и реки Шпре в Берлине, из Альстера в Гамбурге, – которые выглядели так, будто над ними поработали мясники.
– Нет, – Эйслер отнял руку, – давнишняя ампутация. Правда, довольно умелая. – Он с силой нажал кулаком на грудь мертвеца. Изо рта и пузырями из ноздрей хлынула грязная вода. – Трупное окоченение, довольно длительное. Смерть наступила двенадцать часов назад. Возможно, позднее.
Он снова надел перчатку.
Сквозь деревья позади них послышался шум дизеля.
– Санитарная машина, – сказал Ратка. – Не слишком-то торопятся.
Марш подозвал Шпиделя.
– Сделайте ещё снимок.
Следователь закурил, глядя на труп. Затем присел на корточки и долго глядел в открытый глаз покойника. Он оставался в таком положении довольно долго. Еще раз сверкнула вспышка фотоаппарата. Лебедь, взмахнув крыльями, приподнялся из воды и повернул к середине озера в поисках пищи.
2
Штаб-квартира крипо расположена на другом конце Берлина, в двадцати пяти минутах езды от Хафеля. Маршу требовались показания Йоста, и он предложил подбросить его до казармы, чтобы тот переоделся, но Йост отказался, ему хотелось поскорее с этим покончить. Поэтому, как только тело погрузили в «санитарку» и отправили в морг, они в маленьком четырехдверном «фольксвагене» Марша принялись кружить по забитым машинами улицам города.
Наступило мрачное утро, какие бывают в Берлине, когда широко известный «берлинский воздух» не столько бодрил, сколько был просто пропитан влагой, которая тысячами морозных иголок колола лицо и руки. На Потсдамском шоссе редкие прохожие жались к стенам домов, спасаясь от струй воды из-под колес проходивших мимо машин. Сквозь испещренные дождем стекла они представлялись Маршу слепцами, нащупывающими дорогу.
Во всем этом не было ничего из ряда вон выходящего. Но именно это позднее поразит его больше всего. Все равно что попасть в тяжелую аварию – до неё ничего необычного, потом сам несчастный случай и только после – навсегда изменившийся мир. Ибо то, что из Хафеля выловили тело, было вполне будничным явлением. Такое случалось по крайней мере дважды в месяц – бродяги и разорившиеся бизнесмены, неосторожные ребятишки и безнадежно влюбленные подростки. Несчастные случаи, самоубийства и убийства; отчаяние, глупость, горе.
Телефон зазвонил в квартире Марша на Ансбахерштрассе в четверть седьмого. Звонок его не разбудил. Он лежал в полумраке с открытыми глазами, прислушиваясь к дождю. Последние месяцы он плохо спал.
– Марш? Нам сообщили, что в Хафеле нашли тело. – Это звонил ночной дежурный крипо Краузе. – Съезди взгляни.
Марш ответил, что его это дело не интересует.
– Интересно это тебе или нет, вопрос другой.
– Мне не интересно, – повторил Марш, – потому что сегодня не мой день. Я дежурил на прошлой и позапрошлой неделе. – И за неделю до того, мог бы он добавить. – Сегодня у меня выходной. Посмотри ещё раз в свой список.
На другом конце замолчали, потом Краузе снова взял трубку и неохотно извинился.
– Твое счастье, Марш. Я смотрел график на прошлую неделю. Можешь снова спать. Или… – хихикнул он, – или продолжать свое занятие.
Порыв ветра хлестнул дождем по окну и застучал о раму.
При обнаружении мертвого тела следовали принятому порядку: на место были обязаны немедленно выехать патологоанатом, полицейский фотограф и следователь. Следователи выезжали в порядке очередности, установленной в штаб-квартире крипо на Вердершермаркт.
– А кто дежурит сегодня, ради интереса?
– Макс Йегер.
Йегер. Марш сидел с ним в одном кабинете. Он взглянул на будильник и представил маленький домик в Панкове, где жил Макс с женой и четырьмя дочерьми: по будням он их видел только за завтраком. А Марш разведен и живет один. Он освободил вторую половину дня, чтобы побыть с сыном. Но пока предстояли долгие утренние часы, пустое время. Он подумал, что неплохо для разнообразия чем-нибудь заняться.
– Ладно, не трогай его, – сказал он. – Я все равно не сплю. Беру.
Это было почти два часа назад. Марш взглянул в зеркальце на своего пассажира. С тех пор как они покинули Хафель, Йост не произнес ни слова. Он напряженно сидел на заднем сиденье, глядя на проплывающие мимо серые здания.
У Бранденбургских ворот полицейский на мотоцикле флажком дал ему знак остановиться.
На Паризерплатц под старый партийный марш, топая по лужам, кружили оркестранты СА в промокшей коричневой форме. Сквозь закрытые окна «фольксвагена» доносились приглушенные звуки барабанов и труб. У Академии искусств, съежившись под дождем, собралось несколько десятков зевак.