Энигма - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Харрис cтр.№ 77

Напоследок просунул ногу между прутьями забора и развалил сооружение.

Он не стал дожидаться, чтобы узнать, не привлек ли поднятый им шум внимание, и пошел через поле, сначала быстрым шагом, потом трусцой и наконец побежал, спотыкаясь и скользя по мокрой траве. Постепенно становился виден спрятавшийся справа за деревьями большой военный лагерь. За спиной с каждой минутой становилось светлее. Он оглянулся, лишь выйдя на дорогу. Последнее зрительное впечатление от Блетчли-Парка: тонкая линия низких темных зданий — всего лишь точки и тире над горизонтом, — а над ними во весь восток огромная арка холодного синего света.

* * *

Джерихо однажды был у Пака: как-то в субботу год назад они играли у него в шахматы. Он смутно помнил пожилую хозяйку квартиры, души не чаявшую в Паке; она угощала их чаем в тесной гостиной, а наверху натужно кашлял ее больной муж. Отчетливо помнил шахматную партию, довольно любопытную: Джерихо переиграл противника в дебюте. Пак сильно сыграл в миттельшпиле, а Джерихо хорошо провел эндшпиль. Согласились на ничью.

Алма-Террас. Верно. Алма-Террас, дом девять.

Он двигался быстро — широкими шагами, порой переходя на бег, — держась края дороги. Сбежал вниз по холму в спящий город. Вокруг пивной висел кислый запах вчерашнего пива. Через несколько домов находилась методистская церковь — внутри темно, заперта на засов, облезлая вывеска не менялась с начала войны: «Покайтесь, ибо Царство Небесное не за горами». Прошел под железнодорожным мостом. На другой стороне дороги — Альбион-стрит, чуть дальше — Рабочий клуб Блетчли («Кооперативное общество проводит беседу советника А. Е. Брейтуэйта „Советская экономика, ее уроки для нас“). Через двадцать ярдов он свернул на Алма-Террас.

Улица, каких много: два ряда крошечных кирпичных домиков, бегущих вдоль железной дороги. Номер девять ничем не отличается от остальных: два окошка наверху и одно внизу, все три, словно в трауре, завешены маскировочными шторами; палисадник шириной в черенок лопаты, мусорный бак, калитка на упицу. Калитка сломана, дерево серое и гладкое, будто выброшено водой. Чтобы открыть, надо приподнять. Подергал дверь — заперта. Постучал кулаком.

Громкий кашель, точно лай разбуженного пса. Джерихо отошел на шаг, через несколько секунд наверху отдернулась штора. Он крикнул:

— Пак, надо поговорить.

Равномерное цоканье копыт. Взглянув в конец улицы, Джерихо увидел, как на нее сворачивает телега с углем. Проехала мимо, возница окинул его долгим внимательным взглядом, потом дернул вожжи, большой конь отозвался, копыта застучали чаще. За спиной послышалось, как отодвигают засов. Дверь приоткрылась. Выглянула пожилая женщина.

— Извините, — начал Джерихо, — но у меня срочное дело. Надо поговорить с мистером Паковским.

Поколебавшись, она пустила его в дом. Небольшого роста, меньше пяти футов, худенькая. На ночную рубашку наброшен голубой стеганый халат. Женщина говорила, прикрыв рот рукой, и он понял, что она смущена, так как забыла вставить снятые на ночь зубы.

— Он у себя в комнате.

— Вы мне покажете?

Шаркая ногами, она двинулась по коридору. Джерихо пошел следом. Наверху закашляли еще сильнее. Казалось, от кашля трясется потолок и шатается закопченный абажур.

— Мистер Пак? — постучала в дверь хозяйка. — Мистер Пак? — Повернулась к Джерихо. — Похоже, спит. Пришел поздно, я слышала.

— Дайте я. Можно?

Маленькая комната была пуста. Джерихо в три шага подбежал к окну и отдернул шторы. Серый свет залил обитель изгнанника: узкая кровать, умывальник, платяной шкаф, деревянный стул, подвешенное на металлической цепочке над камином небольшое зеркало чистого розового толстого стекла с выгравированными фигурками птиц. На кровати скорее лежали, чем спали, в блюдечке у изголовья полно окурков.

Джерихо повернулся к окну. Непременный огородик и полукруглый свод бомбоубежища. Стена.

— А что вон там?

— Но ведь дверь была закрыта на засов…

— Что за стеной? Вон там?!

Прикрывая рот рукой, она в ужасе смотрела туда.

— Там станция.

Джерихо подергал раму. Окно плотно закрыто.

— Задняя дверь есть?

Она провела его через кухню, мало изменившуюся со времен королевы Виктории. Каток для белья. Ручной насос для наполнения раковины.

Задняя дверь отперта.

— С ним все в порядке, а? — Она перестала беспокоиться из-за зубов. Посиневшие трясущиеся губы собрались глубокими складками вокруг ввалившегося рта.

— Уверен. Возвращайтесь к мужу.

Теперь он шел по следу Пака. Через огородик вели крупные следы. К стене был приставлен ящик из-под чая. Под Джерихо ящик наклонился и рухнул, но он все же сумел вскарабкаться на закопченные кирпичи забора. Чуть было не рухнул вниз головой на бетонную дорожку, но напряг все силы и перекинул ноги через забор.

Вдали послышался гудок паровоза.

* * *

Он не бегал так лет пятнадцать, с тех пор как под вопли и свист болельщиков школьником бежал в стипльчезе на пять миль. И снова, как тогда, возникли они, знакомые орудия пыток: нож в боку, разъедающая легкие кислота, вкус ржавчины во рту.

Через боковой вход ворвался на станцию и метнулся на платформу, вспугнув тучу сизых голубей, тяжело взлетевших и снова опустившихся в стороне. Под подошвами зазвенели железные ступени. Перепрыгивая через две ступеньки, влетел на пешеходный мостик и помчался поперек путей. Справа, слева и, просачиваясь сквозь доски, прямо под ним клубился белый дым — внизу медленно продвигался локомотив.

Время раннее, ожидавших поезда мало, и еще с середины лестницы, ведущей к платформе северного направления, ярдах в пятидесяти он увидел Пака. Тот с небольшим чемоданчиком в руках стоял близко к краю платформы и, повернув голову, следил за медленно проплывающими купе вагонов. Джерихо, глотая воздух, остановился и, вцепившись в поручни, наклонился вперед. Понял, что бензедрин на исходе. Поезд, дернувшись, замер. Пак, оглядевшись, непринужденно прошел вперед, открыл дверцу и исчез внутри.

Держась за поручни, Джерихо неверными шагами спустился по оставшимся ступенькам и еле живой ввалился в пустое купе.

На несколько минут у него, видимо, помутилось сознание, потому что он не помнил, как за ним захлопнулась дверь, не слышал паровозного гудка. Первое, что дошло до сознания, — это покачивание двигающегося вагона. Щека покоилась на теплом пыльном сиденье, сквозь него доносился мерный стук колес: та-та-та-та, та-та-та-та, та-та-та-та. Он открыл глаза. По белому квадрату неба медленно проплывало размытое пятно голубоватого, с розовой каймой, облака. Приятно, как в детской спаленке, и он бы снова уснул, если бы не смутное воспоминание о чем-то мрачном и угрожающем, чего ему следовало опасаться. И тут он вспомнил.

Заставив себя подняться, принялся за раскалывающуюся от боли голову: тряс ею, крутил, потом опустил окно и подставил ее холодному ветру. Никаких городских строений. Плоский, разделенный живыми изгородями сельский ландшафт с мелькавшими время от времени хозяйственными постройками и блестевшими в утреннем свете прудами. Железнодорожная колея слегка изгибалась, так что впереди был виден паровоз и висевший над темной стеной вагонов шлейф белого дыма. Они ехали к северу по ведущему в сторону западного побережья главному пути, значит — он пытался вспомнить, — дальше будет Нортгемптон, потом Ковентри, Бирмингем, Манчестер (возможно), Ливерпуль…