Империй - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Харрис cтр.№ 32

Согласно всем канонам риторики, Цицерон одержал блистательную победу, но, когда судьям раздали таблички для голосования и судейский чиновник встал, держа в руках урну, в которую их следовало опускать, Цицерон, как он позже рассказывал мне, понял, что проиграл. Из тридцати двух сенаторов, входивших в состав суда, по крайней мере двенадцать были непримиримыми врагами Цицерона, и лишь с полдюжины поддерживали его. Решение, как обычно, зависело от колеблющихся, и многие из них, вытянув шею, смотрели на Катулла, ожидая от него того или иного сигнала. Катулл сделал на своей табличке пометку, показал ее сидящим по обе стороны от него коллегам и опустил в урну. Когда голосование завершилось, чиновник поставил урну на пустую скамью и — на виду у всех — вытряхнул из нее таблички и принялся пересчитывать голоса. Гортензий и Веррес, сбросив маску равнодушия, вскочили с мест и смотрели на то, как идет подсчет голосов. Цицерон сидел неподвижно, как статуя. Зрители, имевшие обыкновение часто посещать судебные заседания и знавшие все процедуры не хуже самих судей, перешептывались о том, что сейчас идет повторный пересчет голосов и результаты голосования будут объявлены вот-вот.

И действительно, через короткое время чиновник передал табличку с написанными на ней результатами голосования Глабриону, после чего тот встал и потребовал тишины.

— Голоса, — сообщил он, — распределились следующим образом. Четырнадцать — за Цицерона… — Сердце мое упало. — …И тринадцать — за Касилия. Пятеро воздержались. Таким образом, Марк Туллий Цицерон назначается специальным обвинителем по делу Гая Верреса.

Публика принялась аплодировать, а Гортензий и Веррес сели с подавленным видом. Глабрион попросил Цицерона встать и поднять правую руку, а затем взял с него традиционную клятву вести обвинение честно и добросовестно.

После того как с этой процедурой было покончено, Цицерон выдвинул ходатайство об отсрочке процесса. Гортензий резво вскочил со скамьи и стал протестующее вопрошать, для чего нужна отсрочка. Для того, чтобы побывать на Сицилии и собрать дополнительные свидетельства и улики, отвечал Цицерон. Гортензий заявил, что это возмутительно: вытребовать для себя право представлять обвинение и тут же заявить, что имеющихся улик для этого недостаточно. Это был очень щекотливый момент, и, я думаю, Цицерон почувствовал себя довольно неуютно, тем более что аргумент Гортензия, похоже, произвел должное впечатление на Глабриона. Однако Цицерону удалось достойно выйти из этого положения. Он заявил, что пострадавшие не давали показания в полном объеме, опасаясь мести со стороны наместника, и только теперь, когда Веррес покинул Сицилию, они чувствуют себя в безопасности и готовы говорить откровенно. Эти доводы звучали вполне убедительно, и претор, сверившись с календарем, неохотно объявил, что суд откладывается на сто десять дней.

— Но позаботьтесь о том, чтобы по истечении этого срока вы были полностью готовы к началу слушаний, — предупредил он Цицерона.

На этом заседание суда было закрыто.

* * *

К своему удивлению Цииерон скоро выяснил, что обязан своей победой Катуллу. Этот жесткий и высокомерный старый сенатор был, тем не менее, настоящим патриотом, и именно поэтому остальные так высоко ценили его мнение. Он решил, что, согласно древним законам, народ имеет право провести самое строгое и беспристрастное расследование в отношении Верреса, несмотря на то, что их связывали дружеские отношения. Родственные узы (Гортензий приходился ему зятем) не позволили Катуллу отдать свой голос Цицерону, но он по крайней мере воздержался, и следом за ним воздержались еще четверо колебавшихся.

Счастливый оттого, что «охота на борова», как он называл это предприятие, продолжается, и радуясь победе над Гортензием, Цицерон с головой окунулся в приготовления к экспедиции на Сицилию. Все официальные документы, имеющие отношение к Верресу, по решению суда были изъяты и опечатаны. Цицерон направил в Сенат запрос с просьбой истребовать все официальные отчеты Верреса (которые он не посылал в Рим) за последние три года. Во все крупные города Сицилии были разосланы письма с требованием предоставить свидетельства злоупотреблений Верреса. Я поднял наши старые документы и выписал имена всех видных граждан острова, гостеприимством которых Цицерон пользовался еще будучи квестором в Сицилии, в надежде на то, что они предоставят ему свой кров и на этот раз.

Цицерон, кроме того, отправил вежливое послание нынешнему наместнику в Сицилии, Луцию Метеллу, в котором уведомил его о своем скором прибытии и попросил оказать содействие. Не то чтобы Цицерон ожидал натолкнуться на сопротивление со стороны властей острова, но он счел разумным подкрепить свою просьбу о помощи письменным документом.

С собой он решил взять своего двоюродного брата, поскольку Луций работал над делом Верреса уже шесть месяцев и знал все его тонкости. Что касается Квинта, то он должен был остаться в Риме и заниматься предвыборной кампанией Цицерона. Я также должен был ехать с ним вместе со своими молодыми помощниками Соситеем и Лауреем, поскольку предстояло изрядно потрудиться, делая записи и снимая копии. Бывший претор Сицилии Кальпурний Пизон Фругий предложил Цицерону отдать ему в помощь своего восемнадцатилетнего сына Гая — юношу редкостного ума и обаяния, которого вскоре все мы искренне полюбили.

По настоянию Квинта мы должны были взять с собой четверых сильных и надежных рабов, которым предстояло исполнять обязанности носильщиков, возниц, а заодно и телохранителей. В те времена в южных районах царило беззаконие. В холмах прятались уцелевшие после разгрома Спартака мятежники из его войска, бесчинствовали пираты, и, кроме того, никто не знал, какие пакости может устроить нам Веррес.

Все это требовало немалых средств, и хотя юридическая практика Цицерона снова стала приносить ему доход (не в виде прямых выплат, конечно, — это было запрещено, — а в виде ценных подарков от его клиентов), он не располагал суммой, необходимой для того, чтобы провести расследование и процесс против Верреса на должном уровне. Многие амбициозные молодые юристы на его месте отправились бы прямиком к Крассу, который всегда предоставлял перспективным политикам ссуды на самых выгодных условиях. Однако, демонстрируя то, как щедро он умеет благодарить за оказанную ему поддержку, Красс любил показать людям и то, как он наказывает своих противников. С того самого дня, как Цицерон отказался присоединиться к числу его сторонников, Красс постоянно демонстрировал свою враждебность по отношению к нему: публично отпускал в его адрес едкие замечания, постоянно злословил за его спиной. Возможно, если бы Цицерон повел себя подобно многим подхалимам, Красс сменил бы гнев на милость, но, как я уже говорил, эти двое испытывали столь сильную взаимную неприязнь, что не могли даже находиться в пяти шагах друг от друга.

Поэтому у Цицерона не оставалось иного выхода, кроме как обратиться за деньгами к Теренции. Последовала тягостная сцена. Я оказался вовлечен в это потому, что Цицерон сначала трусливо послал меня к Филотиму, управляющему Теренции, чтобы я дипломатично выяснил, насколько трудно будет заставить ее раскошелиться на сто тысяч сестерциев. Подлый Филотим немедленно доложил хозяйке о моих расспросах, и Теренция, подобно буре, ворвалась в кабинет, где я находился, и обрушилась на меня с гневными упреками за то, что я осмелился совать нос в ее дела. Во время этого разноса в кабинет вошел Цицерон и объяснил жене, для чего необходимы эти деньги.