Нужная вещь - читать онлайн книгу. Автор: Том Вулф cтр.№ 77

Эл Шепард и Гас Гриссом не понимали, что, черт побери, происходит. Бедный Гас: все, что он получил за полет, — это медаль, рукопожатие, напыщенная речь Джеймса Уэбба на раскаленном асфальте военно-воздушной базы Патрик и одобрительные выкрики толпы человек в тридцать. А в случае с Джоном толпы, собиравшиеся на ланч, на фейерверки, ничуть не редели. Весь Какао-Бич захлестнула безумная волна адреналина. Жители пригородов прибывали на своих автомобилях и спрашивали, где остановились астронавты. Они не хотели пропустить событий. Они знали, что после отчета Джон улетит на Мыс. А еще они знали, что в городе находится Линдон Джонсон. Он собирался встретить Джона на посадочной полосе в Патрике. Его подчиненные вроде Уэбба должны были стать просто частью обстановки. А потом узнали, что прибывает президент, сам Джон Ф. Кеннеди. Не Гленн отправляется к нему в Вашингтон, а он приезжает к Гленну.

Готовилось что-то необычайное. Волна все росла, а шестеро астронавтов и их жены были удивлены гораздо сильнее всех остальных. И в этом заключалась ирония. Все они полагали, что победителем является Эл Шепард. Эла пригласили получить медаль в Белый дом, а Гасу вручили ее в восьми шагах от зарослей пальметто, потому что Эл был для всех номером один и совершил первый полет. Но даже до того, как Джон вернулся на Мыс с Гранд-Багамы, воцарилась такая атмосфера благоговения, будто Эл вовсе не совершал первый полет. Он совершил всего лишь первый суборбитальный полет, который теперь выглядел сущей безделицей. Эл был теперь кем-то вроде Слика Гудлина, а Джон — Чаком Йегером. С технической точки зрения первый полет на Х-1 совершил Слик Гудлин. Но Йегер совершил полет, который имел важное значение, — впервые была достигнута сверхзвуковая скорость. И что теперь было делать Элу, ликовать? А Бетти Гриссом, которой не досталось даже парада по грязной главной улице Митчелла, штат Индиана; что ей было делать: радоваться за Гленнов, в честь которых устраивались парады на каждом шоссе Соединенных Штатов? Да, превосходное время для грустных размышлений. Когда самолет Джона приземлился в Патрике 23 февраля, волна воодушевления разрослась настолько, что просто втягивала в себя всех подряд. Шестеро парней с женами и детьми собрались в Патрике и ждали самолета Джона. Был тут и вице-президент примерно с двумя сотнями репортеров. Джонсон стоял во главе толпы вместе с Энни и двумя ее детьми. Наконец-то он дорвался до нее. Джонсон теперь был совсем рядом с ней, в Патрике; он осыпал ее любезностями, вытягивал шею и вертел своей огромной головой, ожидая прибытия Джона, чтобы излить на него всю свою техасскую душу. Вот самолет прибывает, Джон сходит с трапа, поднимается громкий крик приветствия — крик, идущий из гортани, из диафрагмы, из солнечного сплетения. Энни и детей подталкивают вперед — священные иконы, жена и дети, прочная поддержка на семейном фронте… и это добивает Джона! Он лезет в карман, достает носовой платок и вытирает слезы с глаз. А какой-то парнишка из НАСА протягивает руку и выхватывает этот носовой платок… чтобы отправить его на хранение в Смитсонианский институт! («Этим платком астронавт Джон X. Гленн стирал слезу, воссоединившись с женой после своего исторического орбитального полета».) С этого момента Эл и Гас — уже неудачники, игроки младшей лиги. А у них даже не было времени, чтобы рассердиться. События день за днем становились чем-то стихийным, вроде серьезной перемены погоды, изменения шаблонов, Всемирного потопа, Судного дня, восхождения истинного брата на небеса…

Джон получил не только парадное шествие по Вашингтону, поездку в Белый дом и медаль от президента. С этим все было в порядке. Но он еще выступал на специальном совместном заседании Конгресса: Сенат и Палата представителей собрались послушать Джона, как они собирались послушать выступления президентов, премьер-министров, королей. На подиуме стоял Джон, позади него сидели Линдон Джонсон и Джон Маккормак, а остальные смотрели на него со своих мест. Это было полное обожание! Вот где начался поток слез! Слезы — их никто не мог сдержать. Круглое веснушчатое лицо Джона было окружено сиянием славы. Он знал, что делает. Это был Пилот-Пресвитерианин, обращающийся к миру. Он сказал то, чего не говорил еще никто в мире, даже в 1962 году:

— Я по-прежнему проглатываю комок в горле, когда вижу поднимающийся американский флаг.

Но он справился с трудностями! А потом протянул руку к галерее — это была та сторона Капитолия, где находилась Палата представителей, — и пятьсот пар глаз устремились за его рукой: он представил своих родителей, нескольких тетушек и дядюшек, затем детей и наконец…

— … я хочу представить вам свою жену, Энни… Настоящую Скалу!

И тут опять начались слезы. Сенаторы пытались аплодировать и одновременно доставать носовые платки. Они вытирали глаза и выкрикивали приветствия. Их лица сияли. Некоторым удалось справиться со слезами, другим — нет. Они аплодировали, кричали, задыхались… Некоторые даже сказали «Аминь!» Они произнесли это громко — слово буквально вырвалось из их твердокаменных протестантских душ, когда Пилот-Пресвитерианин поднял взгляд и указал рукой на Скалу и нашу общую извечную Мать…

И это было только начало. Это было ничто по сравнению с торжественным шествием в Нью-Йорке. Ведь торжественное объединенное заседание Конгресса было специально подготовленным событием. Но парад в Нью-Йорке стал просто поразительным, настолько поразительным, что все, даже Эл и Гас, лишь удивленно мигали, качали головой и неслись вслед за волной. У Джона хватило здравого смысла пригласить на парад Эла с Гасом и «остальных четверых» — Уолли, Скотта, Дика и Гордо — с их семьями. Джон мог устраивать на этом параде все что угодно. И никто в НАСА или в правительстве США, включая самого президента Кеннеди, ничем не мог ему помешать. Так что всем нашлось место в этом шоу, всей команде.

Несмотря на волну приветствий и слез, уже начавшуюся в Вашингтоне, никто из них не знал, что их ждет в Нью-Йорке. Подобно большинству военных, включая и представителей военно-морского флота, они не считали Нью-Йорк частью Соединенных Штатов. Он был чем-то вроде свободного порта, независимого города, международного протектората, как Данциг в Польском коридоре, Бейрут на перекрестке дорог Ближнего Востока, Триест, Цюрих, Макао или Гонконг. К каким бы идеалам ни стремились военные, Нью-Йорк в их число не входил. Это был иностранный город, населенный странной расой уродливых серых людей. И так далее, и тому подобное. То, что они увидели, привело их в замешательство. Толпы людей ждали их не только в аэропорту, в чем не было ничего удивительного — реклама сделала свое дело, — но также вдоль ведущего в город шоссе. Люди заполонили весь Квинз (или как там называется этот городишко). Они стояли на жутком холоде посреди самой унылой индустриальной местности, которую вы только могли увидеть, на фоне отвратительного пейзажа, возникшего, казалось, из другого столетия; они стояли вдоль шоссе, на каждом шагу… И кричали — кричали вслед проносящимся черным автомобилям.

Люди начинали кричать изо всех сил, как только замечали Джона, а может, и остальных парней. Их всех накрыла гигантская волна восторга. Волна была слишком огромной, чтобы делать какие-то различия. Когда они прибыли в Манхэттен и съехали с автомагистрали, то увидели, что вдоль перил моста, на высоте примерно двадцати-тридцати футов над дорогой, выстроились люди: они кричали, размахивали флажками и раскрывали свои души.