Новая журналистика и Антология новой журналистики - читать онлайн книгу. Автор: Том Вулф cтр.№ 64

— Хорошо, — согласился он. — Будем как все здесь.

Утро скачек

Утром в субботу, в день Больших скачек, мы позавтракали в летнем кафе под названием «Птомаин Вилледж». Жили мы напротив, через дорогу, в убогом «Пригородном отеле». В отеле имелся буфет, в котором готовили так плохо, что наше терпение наконец лопнуло. У официанток там словно ноги были загипсованы — двигались еле-еле, все время ныли и ругали «черных» на кухне.

Стедману нравился «Птомаин Вилледж», потому что там подавали рыбу и чипсы. Я предпочитал французские тостики — самые настоящие блины, толстые, хорошо прожаренные и затем располосованные каким-то кухонным резаком на мелкие части.

Кроме выпивки и недосыпа в то время нашей единственной настоящей проблемой был доступ в клуб. Наконец мы решили просто пойти и, если будет необходимо, украсть два пропуска, но только не пропустить предстоящее зрелище. В последующие двое суток нам больше не удалось принять хоть одно разумное решение — с момента, когда мы двинули на ипподром, контроль над ситуацией был утерян и оставшееся до конца уикенда время нас носило и бросало по волнам пьяного моря. Мои заметки и воспоминания о самих скачках довольно сумбурны.

Однако сейчас, просматривая записи в большом красном блокноте, я более или менее представляю, что тогда происходило. Сам блокнот сильно помят, некоторые страницы вырваны, другие съежились и покрыты пятнами, видимо от виски, но если взять мои записи в целом, с добавлением вспышек памяти, то получается довольно связная история. Так что читайте.

Расшифровка. Первый день скачек Стедман побаивается пожара

Дождь всю ночь до рассвета. Бессонница. Боже, куда мы попали, сумасшедший дом, вокруг одна грязь… Пьяные в грязи. Блюют, дерутся за место у стойки… Но нет. К полудню выглянуло солнышко, погожий денек, даже без сырости.

Стедман теперь боится пожара. Ему кто-то сказал, что клуб горел два года назад. Не повторится ли? Было бы ужасно. Заперты в пресс-центре. Холокост. Сто тысяч человек рвутся наружу. Пьяные крики среди языков пламени и грязи, носятся обезумевшие лошади. В дыму ничего не видно. Клуб вот-вот обрушится вместе с нами на крыше. Бедняга Ральф близок к помешательству. Лакает виски «Хейг».

В такси по дороге на скачки избегали этих ужасных парковок во дворах перед жилыми домами, по 25 долларов место, у обочины стояли беззубые старики с большими плакатами: «Охраняемая парковка». «Все будет отлично, приятель, не бойся». Взъерошенные волосы на голове, торчат как заросли камыша.

По тротуарам, все в одном направлении, идут к «Черчилль Дауне» люди. Парни тащат сумки-холодильники и одеяла, девушки-хиппи в узких розовых шортах, много темнокожих… черные чуваки в белых фетровых шляпах с полосатыми лентами, копы регулируют движение.

Все забито машинами на несколько кварталов от ипподрома; еле-еле пробираемся сквозь толпу, очень жарко. По пути в пресс-центр, у лифта, уже в клубе, стоит шеренга солдат, все с белыми дубинками. Примерно два взвода, в касках. Мужчина рядом с нами говорит, что ждут губернатора и его компанию. Стедман посматривает на них боязливо: «Зачем им дубинки?»

«Черные пантеры», — говорю я. Потом вспоминаю старого Джимбо в аэропорту и гадаю, о чем он думает в этот момент. Может, тоже мандражирует: вокруг полно копов и солдат. Мы продираемся сквозь толпу, через несколько кордонов, проходим мимо падока, из которого жокеи выводят лошадей и разминаются немного перед каждым заездом, так что с лучших мест их хорошо видно. Ставки сегодня составят 5 миллионов долларов. Много выигравших, много проигравших. Что за черт? Дверь в пресс-центр осаждают люди, которые хотят в него войти, кричат на охранников, машут разными журналистскими беджами: «Чикаго спортинг таймс», «Питсбургская полицейская атлетическая лига»… Они расступаются. «В сторону, приятель, дай дорогу аккредитованным журналистам». Мы проходим через толпу к лифту и быстро поднимаемся в общедоступный бар. А почему нет? Пусть будет как будет. Сегодня очень жарко, самочувствие не ахти, во всем виноват этот мерзкий климат. В пресс-центре прохладно и свежо, хватает места, чтобы пройтись, места на балконе, чтобы смотреть на скачки или на зрителей внизу. Мы берем лист с перечнем ставок и выходим.

Расшифровка. Второй день скачек Клуб/падок-бар

Румяные, по-южному породистые лица, стиль старой Лиги Плюща [121] , пиджаки из индийской льняной ткани и застегивающиеся на пуговицы воротнички. «Старички-первоцветики» — фраза Стедмана.

…Рано перегоревшие или, может, нечему там было и гореть. Не много энергии в этих лицах, не много любопытства. Молчаливые страдания, после тридцати в здешних местах некуда податься, остается только ждать непонятно чего да детей баловать. Пусть молодежь наслаждается жизнью, пока может. А почему нет? Старуха с косой здесь приходит рано… ночью привидения на лужайке завывают, предвещая смерть, рядом с тем железным негритенком в костюме жокея. Может, и он подвывает. Неудачный день, и слишком много возгласов досады в бридж-клубе. Проигрыш на бирже. О, Боже, парень разбил новую машину, разбил о тот большой каменный столб в конце дороги. Сломана нога? Выбит глаз? Пошлем его в Йельский универ, там всех лечат.

Йель? Видели сегодняшнюю газету? Нью-Хейвен в осаде. В Йеле толпы «черных пантер»… Уверяю вас, полковник, мир сошел с ума, окончательно. Иначе зачем мне говорят об этой проклятой женщине-жокее, которая будет участвовать в сегодняшних скачках.

Я оставил Стедмана делать наброски в падок-баре, а сам пошел сделать ставки на шесть заездов. Когда я вернулся, он пристально смотрел на группу молодых людей за столом неподалеку.

— Господи, ты только глянь на их лица! — прошептал англичанин. — Искажены от жадности, страха, почти сумасшедшие!

Я посмотрел и быстро повернулся спиной к столу, за которым он рисовал. Человек, портрет которого Стедман писал, был моим старым приятелем и считался звездой школьной футбольной команды в старые добрые времена, когда он ездил на блестящем красном «шевроле» последней модели и, по его словам, очень быстро расстегивал женские лифчики любого размера. Его звали «котярой».

Но сейчас, спустя двенадцать лет, я бы не узнал парня в любом другом месте, кроме падок-бара, где ожидал его встретить… Маслянистые заплывшие глазки и улыбочка сутенера, голубой шелковый костюм и дружки, напоминающие сгорбленных банковских кассиров на попойке…

Стедман хотел увидеть каких-нибудь кентуккийских полковников [122] , но не знал, как они выглядят. Я предложил ему пойти в мужской туалет клуба и взглянуть на мужчин в белых парусиновых костюмах, которые блюют в унитазы.

— У них на костюмах спереди обычно темные пятна от виски, — сказал я. — И обрати внимание на туфли, они их выдают. С костюмов блевотину еще вытирают, а про ботинки забывают.