— Коля, давай фотки!
Колька вынул из сумки конверт. Он не понимал ни слова из разговора Берла с кучерявым сутенером, но это мало его смущало. Достаточно, чтобы Берл дал ему знать, когда дойдет до дела. Просьба достать фотографии означала, что этот момент вот-вот настанет. Он протянул сутенеру конверт и впился в него глазами, стараясь оценить реакцию. Краем глаза Колька продолжал следить за дядькой в красной футболке. По его расчетам, тот мог очухаться в любую минуту.
Чико со равнодушным видом просмотрел снимки. Увы… ничто не указывало на то, что лица девушек были ему знакомы. Колька вздохнул и вернулся к нескончаемому фалафелю.
— Кто они твоему другу? — спросил Чико, возвращая фотографии Берлу.
— Одна из них — его невеста.
Чико кивнул и отвернулся. Казалось, он собирается с мыслями. Тем временем «Че Гевара» пошевелился, поднял голову из тарелки с салатом и обвел всех недоумевающим взглядом.
— Привет, Авиад, — ласково сказал Чико. — Доброе утро. Будь другом, принеси арак. У Сасона есть бутылки в холодильнике.
Колька взглянул на Берла, но тот отрицательно покачал головой.
— Вы ведь не станете делать глупостей, правда, Чико?
Чико усмехнулся со странным выражением.
— Теперь уже нет. Самую большую глупость в своей жизни я сделал тогда, — сказал он. — Которая из сестер его невеста? Старшая?
— Младшая… погоди-погоди… откуда ты знаешь, что они сестры? Я тебе этого не говорил.
— Не торопи меня, ладно? — Чико потер ладонью лоб. — Без стакана арака я все равно говорить не смогу. Тут надо все по порядку… чтоб вы поняли… с самого начала.
«Че Гевара» принес арак, стаканы и тарелку маслин. Вид у него был испуганный.
— Спасибо, каппара, — кивнул Чико. — Ты пока иди, погуляй где-нибудь. Я позвоню, когда надо будет.
Он налил себе полную и начал пить мелкими глотками, как воду. Колька наблюдал за ним широко раскрытыми глазами. Водку, в такую-то жару… Поставив на стол пустой стакан, Чико потряс головой и принялся сильно растирать лицо обеими ладонями, как будто хотел содрать с него что-то липкое и раздражающее.
— Знаешь, я уже начал думать, что вы никогда не придете… — тихо сказал он наконец, кивая в такт каким-то своим мыслям. — Четырнадцать лет все-таки. Сколько раз я себе этот разговор представлял, а все равно неожиданно выходит. Но речь-то у меня давно заготовлена… Я ведь почему должен с самого начала рассказывать, как ты думаешь? — Чтобы вы меня не зарезали тут же на полуслове — вот почему. Потому что, если начну с конца, то непременно зарежете.
Чико усмехнулся.
— Я бы на вашем месте точно так и сделал…
Он снова потянулся к бутылке.
— Э, нет, — остановил его Берл. — Сначала толкай свою речь. А то с трибуны упадешь.
— Что ж… — Чико глубоко, как перед нырком, вздохнул. — К девяносто первому я в этом бизнесе уже не одну собаку съел, а целую стаю, причем большую. Без малого десять лет — это тебе не игрушки. Ну, не все десять… два раза в серединке пробовал завязать. И не смог. Тебе не понять. Я и сам-то не очень понимаю. Это как наркотик — тянет и все тут. Адреналин, наверное. Хотя, с другой стороны, какой там адреналин? Ведь не дерешься ни с кем, и опасности тоже вроде как никакой. Даже без «вроде как» — просто никакой.
— Проституция у нас не то что разрешена, но и не запрещена. Власти просто делают вид, что ее нет. Нельзя сутенерствовать, нельзя содержать публичные дома. Но эти два «нельзя» — никакие не «нельзя», а булшит, бычье дерьмо, да еще и тонким слоем намазанное. Потому что достаточно повесить вывеску «массажный кабинет» или какую другую… скажем, «курсы кройки и шитья»… и все — никакой закон тебя не тронет. И полиция такой кабинет не преследует, а наоборот, приветствует. По двум причинам: личной и общественной.
— Ну, личная — понятно. Во-первых, мент тоже человек, в том смысле, что потрахаться любит. Сам понимаешь, неудобно ему перед женщиной утром полицейской дубинкой трясти, а вечером — дрыном своим персональным. А бывает еще смешнее. Помню, как-то наехали на меня с облавой. Так один мент наручники вытащил, чтобы, типа, девушку в участок вести, а она ему в лицо смеется. «Я ж тебя, говорит, этими же наручниками вчера к кровати пристегивала!» Во как. Ну а во-вторых, дружба с хозяином кабинета тоже не без выгоды. И ничего в этом плохого нету. Они его от всякой нечисти охраняют, ну а он, соответственно…
— А общественная польза тоже очевидна. Допустим, позакрывали бы все кабинеты — что, от этого проституция бы кончилась? Как бы не так! Просто перешли бы работать на улицу, вот и все. А на улице — сам понимаешь, кого только нету. И мразь всякая, и беспредельщики, и маньяки, один другого заковыристей, и наркота, и ножички… Короче, не будь кабинетов, преступность бы вдвое выросла, а то и больше. Вот тебе и весь ментовский расчет.
— Ты и впрямь как перед комиссией кнессета выступаешь, — насмешливо заметил Берл. — На заседании по легализации проституции. Может, сразу к сестрам перейдем? Как их звали, помнишь?
— Ты бы тоже помнил, если бы тебя полгода по следователям таскали… — Чико покачал головой. — Виктория и Ангелина. Такие имена. Язык сломаешь.
— Что такое? — встрепенулся Колька. — Он их помнит? Кацо, переведи. Что он говорит?
— Что-то помнит… — неохотно подтвердил Берл. — Осталось только выяснить — что. Потерпи еще чуть-чуть, Коля, не торопи события. Пусть сначала выложит свою историю. Мы свои вопросы задать всегда успеем. Ты пока выпей, что ли. Расслабься.
Колька взял бутылку, налил по полстакана себе и Чико.
— Спасибо, каппара, — улыбнулся тот. — Он что, вообще ни слова не просекает? Нет? Может, и к лучшему. Ты ему потом по-своему перескажешь…
Он выпил и наморщил лоб.
— На чем я остановился? На ментах?
— Про ментов я уже понял, — возразил Берл. — Теперь давай про сестер.
— Что? — недоуменно переспросил Чико. — Про сестер? Ээ-э, нет… — он шутливо погрозил пальцем и прыснул дурацким пьяным смехом. — Ээ-э-э, нет! Теперь вы все от начала до конца выслушаете, всю мою речь, понял? А иначе какого хрена я ее так долго репре… ретре… репретировал?!
— Черт! — Берл с досадой хлопнул по столу. — Уже надрался, сучий потрох! Зачем ты ему наливал? Я сказал: «выпей», а не «выпейте».
Колька виновато пожал плечами.
— Из вежливости…
— Из вежливости… — передразнил Берл и повернулся к Чико. — Ладно, валяй свою речь, только побыстрее. И арака больше не проси, алкоголик.
— Сам алкоголик! — огрызнулся расхрабрившийся Чико. — Где это видано, чтобы русский марокканца алкоголиком называл?.. Не-е-ет, каппара, у нас свои развлечения… другие…
Он хихикнул и снова потер лицо обеими ладонями, мелко тряся над столом черными с проседью кудряшками.