Вернувшись в гостиницу и забирая ключ, он даже похлопал себя по карманам плаща, проверяя, все ли на месте. Вид у него при этом был настолько растерянный, что знакомый портье участливо кивнул и спросил:
— Господин что-то потерял?
Берл поднял на него отсутствующий взгляд.
— Потерял?.. — переспросил он. — Потерял?.. Я?.. Что?..
И вдруг понял — что. Он потерял слежку. За ним больше никто не следил. В этом не приходилось сомневаться — Берл слишком доверял своему тонкому, годами выработанному и многократно проверенному инстинкту. Он потерял контакт, невидимый, неуловимый, никак им самим не контролируемый, но все-таки контакт — бесценную ниточку, вившуюся вокруг него, последнюю надежду за что-либо ухватиться. Очевидно, поняв по его идиотскому поведению, что он блуждает наугад, в темной неизвестности, что угрозы с этой стороны ждать не приходится, они просто оставили его в покое, не без оснований посчитав, что так будет намного безопаснее. Теперь он был один. Один, в полнейшем, беспросветном, безвыходном тупике.
* * *
В Дюссельдорф Берл прилетел утренним рейсом. Как сказал Мудрец, в Дюссельдорф забежать тоже не вредно. Вот Берл и забежал, на многое при этом не рассчитывая. Слежка за ним так и не возобновилась; после встречи с Шульцем Берл чувствовал себя гулко и просторно, как одинокий дебил, забытый в здании невесть куда переехавшей психбольницы. Он недооценил противника, хотя тот раз за разом демонстрировал свой серьезный уровень. Даже мелкая рыбешка не пойдет на многократно изжеванную приманку, а уж такие акулы и подавно. На что он, спрашивается, рассчитывал, размахивая своей дурацкой фотографией? Один разок это еще могло проскочить, с чайником типа покойного Янива Лефена. А дальше Берл ехал просто на неимоверном везении: сначала Липс недопонял Янива, а затем последовала чрезмерная по своей силе реакция главных противников. Уж они-то недооценкой врага не страдали: предпочли нанести мгновенный сокрушительный удар — так, на всякий случай. Мол, сначала прибьем, а потом уже посмотрим. И прибили. А как стали разбираться в деталях, тут-то и обнаружилось, что противник у них несерьезный, мягко говоря. Ничтожный, прямо сказать, противник. И нет у него, у противника, за душой ровным счетом ничего, информации никакой, да и слитка-то, похоже, не имеется. Так, одна фотография. Мелкий мошенник, только и всего. Зачем за таким гоняться, ноги топтать? Сам сдохнет.
Теперь-то Берл и рад был бы предъявить им доказательства покрепче, приманку повкуснее пресловутой фотографии — да только поди их сыщи… Разве что встать посреди вокзальной площади Цюриха, поднять слиток над головой, да завопить благим матом: «Эй вы, акулье племя, збейдовы приятели! Налетай по одному, я из вас стейки резать буду!» Ага… тут-то тебя точно в дурдом отправят, вместе со слитком. Вот и получалось, что единственным местом, где еще имело смысл предъявить золото вживую, было то самое дюссельдорфское турагентство, куда звонил из волшебного Дааба несчастный светловолосый Гюнтер. Это был последний шанс, и следовало отработать его по полной программе, не упуская мелочей, во всеоружии тщательной подготовки — подобно тому, как отработали свое брюссельское задание невидимые берловы противники.
Поэтому Берл решил не торопиться. Он заказал все необходимое по телефону еще из Цюриха, а затем провел следующие два дня в принципиальном и преднамеренном бездействии, слоняясь по Нидердорфу, фланируя вдоль озера или просто валяясь на кровати в гостиничном номере. Ему требовалось прийти в себя, забыть про последние неудачи, что называется, обнулить счетчик. Нет лучшего лекарства для стонущих нервов, чем обыкновенная скука. На самом-то деле, ожидание было скорее вынужденным — на доставку нужных ему вещей требовалось время, но отчего бы заодно не поправить душевное здоровье? И скука не подвела — в зал прибытия Дюссельдорфского аэропорта Берл выкатился, сияя улыбкой, как новенький десятицентовик. Теперь он чувствовал себя готовым, не моргнув глазом, принять на душу любые грядущие разочарования.
Например, условленный код в камере хранения мог не сработать… или, скажем, ячейка могла быть пустой, без ключей от машины… или, в конце концов, сама машина могла оказаться вскрытой и обчищенной на долгосрочной стоянке каким-нибудь свободолюбивым албанцем, не желающим жить на унизительное, хотя и жирное германское пособие. Все могло произойти, но ко всему был готов обновленный берлов организм, надежно закаленный спасительной скукой. Возможно, именно поэтому все как раз получилось тип-топ: и камера хранения, и код, и машина, и лицо, и одежда, и мысли — все прекрасно, все в целости и сохранности.
Следуя из аэропорта в центр города, Берл с удовольствием крутил головой по сторонам. Ему нравился Дюссельдорф — очевидно, взаимно, потому что ни разу берловы приезды сюда не заканчивались неудачно. Сначала он полагал, что главную прелесть вестфальской столице придает Рейн — широкий и спокойный в северном своем течении, как кряжистый пожилой грузчик со странно мечтательными глазами. Но потом Берл понял, что ошибался — ведь на берегах Рейна стоят многие города; отчего же он выделяет именно Дюссельдорф, а не Кельн или Дуйсбург, Кобленц или Роттердам? Очарование Дюссельдорфа заключалось в его полной гармонии с рекой: город был в точности таким же, как и сам Рейн — широкоплечим мечтательным работягой.
Туристическое агентство «Колумб» размещалось в маленьком переулке за Кенигсаллеей, и Берлу пришлось немало покружить, прежде чем он подобрался поближе и припарковал машину. Ограничения на радиус действия имеются у каждого жучка — даже у живого, что уж говорить об электронных. Повесив на плечо сумку, Берл танцующим шагом двинулся в направлении своего последнего шанса. Ему казалось, что он летит над землей.
В крошечной комнатке располагался один-единственный стол, окруженный буклетными стендами и тумбами с офисной аппаратурой. С потолка свисали большие фанерные картинки с изображениями райских уголков планеты Земля. Картинки слегка покачивались на сквознячке. Берл поднырнул под Мальорку, удачно уклонился от Новой Зеландии, но коварные Гавайи все-таки настигли его у самого стола. Берл охнул с преувеличенной досадой и бухнулся в кресло, потирая ушибленную макушку.
— Гонолулу! — с противоположной стороны стола на него, сияя дешевой вставной челюстью, взирал наиприятнейший старичок.
— Что? — не понял Берл.
— Гонолулу, — повторил старичок. — В нашем агентстве выбор цели путешествия предоставляется самой судьбе. Мы только развешиваем рекламные щиты, а дальше дело за клиентами. В какую фанерку лбом стукаются, туда и едут… — он хихикнул. — На первый взгляд, такой способ кажется экстравагантным, не так ли? Но поверьте моему многолетнему опыту, он ни разу еще никого не разочаровывал! Вам, например, рекомендуется Гонолулу.
Старичок рассмеялся дробным смешком, похожим на завершающее журчание сливного бачка.
Берл задумчиво хмыкнул. — Это что, обязательно?
— Что вы, что вы! — замахал руками турагент. — Конечно, нет. Только рекомендация. Немцы, знаете ли, любят порядок и заранее утвержденный план.
Он наклонился над столом и заговорщицки подмигнул: