Украсть Ленина - читать онлайн книгу. Автор: Алекс Тарн cтр.№ 9

Оторопевшего Веню раздели, ввели в парилку и уложили на полок.

— Да не бойся ты! — засмеялась старшая, сбрасывая простыню. — Это же массаж, ничего страшного. Повернись-ка на спину, не стесняйся. Докторов-то, поди, не стесняешься?

— Я сам доктор, — почему-то обиженно сказал Веня, прикрываясь руками.

— А коли доктор, то ручонки-то убери… — старшая наклонилась над ним, мазнув по лицу грудью. — Вот так… Сейчас мы тебя расслабим, доктор… вон ты какой у нас напряженный! Слышь, Светка, глянь-ка, обрезанный… ты такие любишь.

— Ага, — подтвердила белобрысая.

Она лизнула Веню в пупок и медленно повела языком вниз по животу. Веня закрыл глаза.

«Не забыть позвонить Нурит… — думал он. — Не забыть позвонить Нурит… Не забыть позвонить Нурит…»

Другие мысли, кроме этой, в голове просто не помещались… а потом исчезла и эта.

Веня быстро всплывал из глубин сна, отчетливо сознавая, что наверху, в яви, его ожидает что-то непереносимо страшное. Что же это? Что? Господи, лишь бы с детьми все было в порядке… Господи… Ах! Он продрал глаза и вдруг понял: Нурит! Он так и не позвонил ей вчера!

«Господи, что теперь будет?!» — ужаснулся Веня и, еще толком не проснувшись, принялся шарить по прикроватной тумбочке в поисках телефона. С этой стороны ничего не нащупывалось, и он покатился в противоположном направлении. Кровать оказалась поистине королевского размера, так что катиться пришлось долго. Ага, вот и телефон… Что за черт?.. Бело-золотой телефон был монументален, под стать кровати и походил на экспонат с выставки туалетной сантехники. Но выбирать не приходилось. Веня снял с рычага увесистую трубку и уставился на золотой диск. Черт! Он только сейчас осознал, что понятия не имеет, как звонить отсюда в Израиль. И откуда «отсюда»?.. Где он? Черт! Это ж надо так напиться, чтобы ничего не помнить. Так, давай разбираться…

Трубка в его руке противно журчала, подкрепляя тем самым сантехнические ассоциации. Веня вставил палец в диск на цифре «0» и крутанул. В трубке немедленно послышался бодрый отчетливый голос.

— Сорок шестой слушает.

— Здравствуйте, сорок шестой, — сказал Веня. — Вы не подскажете, где я?

— Отсек двадцать девять, уровень третий-плюс, — без заминки отрапортовал голос.

— Гм… а где это все находится: отсек и уровень?

Наступило молчание.

— Сорок шестой?..

— Отсек и уровень находятся… находятся… на вверенном мне объекте… — в голосе уже не слышалось прежней уверенности.

— Ну а объект?.. где находится объект? — вкрадчиво спросил Веня.

На другом конце провода послышался грохот падающего тела. «Обморок, — понял Веня. — Сознание не выдержало чрезмерной общности вопроса. Все-таки сорок шесть — это тебе не шесть и даже не шестнадцать…»

Он прошлепал босиком в ванную, встал под душ… горячий… холодный… горячий… холодный… Память возвращалась кусками, отдельными картинами, большую часть из которых Веня предпочел бы не вспоминать. Так… сначала была встреча на аэродроме… крупным планом: вытаращенные глаза инвалида Дуди Регева… Веня ухмыльнулся: знай наших! Затем — газированная водка… ну что за дурак, надо было отказаться!.. Нурит не преминула бы тут отпустить пару ядовитых замечаний относительно слабохарактерности: «вечно ты идешь на поводу…» и так далее… и была бы права. Она вообще всегда права.

Потом была эта сюрреалистическая баня маленьких лебедей… бюсты вождей… погоди, погоди… бегемот? Быть такого не может… Неужели был настоящий бегемот? Знаешь, Веня, либо ты допился до чертиков, либо… «А ну, перестань! — прикрикнул он на самого себя. — Отсек двадцать девять с унитаз-телефоном возможен, а бегемот — нет?» На всякий случай Веня выглянул в комнату: унитаз-телефон действительно имел место. Значит, наверное, и бегемот… а парилка?.. скажешь, и парилки не было? Гм… Веня с хрустом потянулся и включил воду похолоднее. Ладно, это пока замнем.

Так… потом остывали все вместе в зале с лепным потолком. Пили прекрасное баварское пиво и дружно молчали, лелея в себе ощущение поразительной легкости. К тому моменту Веня совсем уже не чувствовал прежнего опьянения: в парилке из него выжали все, в том числе и это. Затем прежним кортежем поехали на Большую Морскую; по дороге Веня вспомнил, что он в Питере и попытался смотреть в окно, но ничего не увидел из-за слишком быстрой езды и постоянного выпивона. Пили какое-то особенное виски, причем Вадька толкал ужасно длинную и ужасно скучную лекцию о качествах этого напитка, о технологии его изготовления, о бочках, ячмене, кукурузе, торфе, спирте и древесном угле, и было как-то неудобно перебить, потому что не хотелось обижать хозяина равнодушием. Впрочем, скотч был действительно очень хорош, по дороге они успели уговорить полтора литра и на Большую Морскую приехали уже снова пьяными. А на часах… что было тогда на часах? — За полночь, это точно.

Вылезли из машины, и Витька сказал, что должен посмотреть на бывший дом Набокова, а Вадька сказал, что это можно устроить немедленно, и стал отдавать крепышам команды, а главный крепыш сказал, что нет проблем, только требуется подкрепление, но тут Веня вовремя понял, что Вадька хочет выгнать из дома всех его нынешних обитателей, выгнать прямо сейчас, среди ночи, чтобы не мешали осмотру, и чудом задержал это сумасшествие, причем Вадька еще упирался и недоумевал, в чем, собственно, проблема, а Витька, сообразив, наконец, какую суматоху инициировал своими культурными запросами, закричал, что Вадька идиот, что имелся в виду только внешний осмотр, потому что внутри наверняка все давно уже изуродовано перегородками, на что Вадька заорал, что Витька сам идиот, потому что нет никаких проблем сломать эти перегородки прямо сейчас, пока они будут закусывать, и главный крепыш почтительно подтвердил, что, действительно, проблем нет, только требуется подкрепление и вообще не помешал бы звонок Татьяне Власовне.

Тогда умный Витька закричал, что он проголодался, а потому — ну его на хрен этого Набокова, жили ведь мы столько лет без Набокова, проживем и еще день, а завтра разберемся на сытую голову… и это был очень верный ход: Вадька приостановился, подумал и согласился временно отложить выселение и снос перегородок. И тут все перевели дух, включая крепышей, которые наверняка опасались испачкать свои черные костюмы, и, если уж вспоминать о костюмах, то висевший в банном шкафчике смокинг пришелся Вене как раз впору и туфли тоже, но дело даже не в смокинге, а в том, что, оставив в покое дом Набокова, они вдруг обнаружили, что не участвовавший в разборке Вовочка стоит один в сторонке и плачет горькими слезами: здоровенный такой красномордый шкаф в смокинге стоит один посреди улицы Большой Морской, бывшей Герцена, бывшей Большой Морской и рыдает, а улица с обеих сторон перекрыта черными джипами охраны, и одинаковые крепыши с проводками в ушах увлеченно сканируют вверенные им сектора обзора.

Они, конечно, бросились к другу, выручать из беды… но, для того, чтобы выручить, требовалось хотя бы понять: что за беда такая, то есть — какого беса он плачет, о ком или о чем, но Вовочка только рыдал и скрипел зубами, и тогда Вадик спросил: «Неужели опять о Ленине?..» и Вовочка заскрипел зубами еще ужаснее, даже не заскрипел, а прямо-таки заскрежетал, слезы хлынули настоящим потоком, и всем стало ясно, что, действительно, он горюет о Ленине, и это было бы смешно, если бы не очевидная неподдельность вовочкиного горя, а потому они зажали свой смех за зубами, что, естественно, вызвало соответствующий зубовный скрежет, который, впрочем, можно было расценить со стороны, как солидарность с зубовным скрежетом друга.