Дом свиданий - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Абрамович Юзефович cтр.№ 36

Вокруг по-прежнему царила могильная тишина. Чем дальше, тем становилось очевиднее, что в квартире никого нет. Живых, по крайней мере. Но и мертвых, скорее всего, тоже. Мысли давно текли по руслу, проложенному Куколевым-старшим: может быть, это сам Яков Семенович ел в кухне лапшу, но услышал, как открывают черный ход, убежал и теперь где-то прячется.

Иван Дмитриевич вышел в коридор, прислушался. Тихо. Расположение комнат он примерно помнил, вернее, отчасти помнил, отчасти мог представить, какая по какому назначению используется. Прямо и налево — покои Марфы Никитичны, дальше и опять же налево — та комнатушка, где Евлампий примерял хозяйскую доху, за ней кабинет, гостиная. В самом конце коридора, видимо, детская. Там же, но направо, одна из двух расположенных по соседству дверей вела, должно быть, в спальню жены, вторая — в мужнину. Едва ли при таких отношениях супруги имели общую спальню. Ни в той, ни в другой Иван Дмитриевич, естественно, не бывал, но по логике вещей выходило, что спальни — там. Туда и следовало заглянуть в первую очередь, а в случае чего дунуть по коридору в кухню, на лестницу, во двор. Бог даст, не узнают в темноте.

Но со свечой в руке надежнее все-таки не соваться. Он покапал расплавленным воском на половицу возле плинтуса в коридоре, прилепил свечку и лишь затем заглянул в одну из спален. Чья она, мужа или жены, разбирать не стал, увидел несмятое покрывало и быстро прикрыл дверь. На кровати в соседней опочивальне оно было не светлым, а темным, но ложе и здесь оказалось пусто. Это, значит, спальня Якова Семеновича, а та— Шарлотты Генриховны, поближе к детской. Мимо детской Иван Дмитриевич прошел со спокойной душой. Трудно предположить, что отцовскую домовину поставили среди дочериных кукол. Он осмелел, сердце перестало трепыхаться у горла. Теперь можно было без особых опасений продолжать поиски той комнаты, где стоит гроб.

В гостиной, как следовало ожидать, никого и ничего не обнаружилось, вариантов оставалось все меньше. Иван Дмитриевич подошел к очередной двери, за которой, по всей вероятности, располагался кабинет хозяина, и уже привычно, без былых предосторожностей, взялся за ручку. Латунный холодок потек по пальцам. Нажал, приоткрыл, взгляд уперся в бархат портьеры, как в обеих спальнях. Он отвел ее рукой.

К этому времени луна ненадолго вырвалась из облачных объятий. Она призрачной синей пыльцой заволакивала очертания предметов, делала их плоскими, равно черными, но среди них Иван Дмитриевич сразу различил то, что искал. Эти единственные в своем роде, веками отточенные формы не спутаешь ни с какими иными.

Правда, гроб почему-то покоился не на столе, а на сдвинутых стульях. Он был открыт, но при нем ни единый огонек не противостоял заоконному, замогильному лунному свету. Не было ни лампад, ни свечек. В первый момент Иван Дмитриевич подумал, что небрежением вдовы они просто погасли, но тут же понял, что нет их, не поставлены. Это было бы в порядке вещей, если бы Яков Семенович был жив, а домовину заказали гробовщику для отвода глаз и она пуста. Но нет, чувствовалось, что там кто-то есть. Хотя гроб стоял в дальнем углу комнаты, в нем угадывались очертания человеческого тела.

Иван Дмитриевич замер, не решаясь войти. Страх уже поселился в душе и мешал смотреть на вещи очами разума. Это был не страх перед покойником, нет, он в жизни достаточно их повидал, а перед тем, что мертвец в гробу не огражден ни пламенем освященного в церкви воска, ни запахом ладана, словно ему нарочно не поставили никакой преграды, чтобы в любую минуту… Эти размышления пронеслись в мозгу, не заняв, может быть, и доли секунды, не успев облечься в слова. «Отче наш, иже…» — прошептал Иван Дмитриевич и осекся, вспомнив, что лежащий в гробу человек пользовался этой молитвой для варки яиц.

Тут же страх исчез, Иван Дмитриевич сделал шаг вперед, и волосы зашевелились на голове. Послышалась возня, из гроба вдруг показалась чья-то голова, за ней плечи, грудь.

Прилепленная в коридоре свеча светом своим сюда не доставала, луна светила в спину мертвецу. Безликая, безглазая тень медленно приподымалась, вот ухватилась пальцами за борта погребальной ладьи, в которой предстояло ей совершить свое последнее странствие, подтянулась на руках, села.

У Ивана Дмитриевича не нашлось сил даже на то, чтобы осенить себя крестным знамением. Все подозрения были забыты, логика уже не имела власти над ним. Покойник оживал на глазах, а сам Иван Дмитриевич, напротив, погружался в мертвое оцепенение.

Луна опять нырнула в тучи, стало темно. В темноте что-то стукнуло, зашелестело. Ноги приросли к полу, потом он услышал, как чья-то рука уверенно поворачивает ключ в замке парадной двери. Этот звук вернул его к жизни. Он метнулся в коридор, налетел на косяк, в глазах отдалось искрами, а в ушах — пронзительным женским криком:

— Яша! Я-аша! Иди ко мне-е!

Походив по ближайшим аптекам и ничего не узнав ни про яд, ни даже про снотворное, Гайпель вернулся в часть. Здесь уже было безлюдно и тихо, служитель из бессрочноотпускных солдат возил шваброй по коридору. За окнами смеркалось, от начинающегося ветра ныло в раме треснутое стекло.

Гайпель выбрал пустую комнату, сел за стол, взял лист бумаги и одну под другой, с пробелами, написал слева цифры «1», «2» и «3», чтобы упорядочить свои подозрения, разложив их по пунктам, как делал Иван Дмитриевич. Спустя десять минут на листе не появилось ни строчки, зато под всеми тремя цифрами как-то незаметно образовались нарисованные пером чертики с однообразной щеткой во лбу, с козлиными рожками и кошачьими ляжками. Обнаружив эту нечисть, Гайпель перекрестил их жирным чернильным крестом, отчего они не только не исчезли, но стали выглядеть еще нахальнее: дескать, плевали мы на ваши пошлые хитрости. Гайпель смял листок и бросил его в корзину. Про красный зонтик он теперь знал, но по-прежнему жгла обида на Ивана Дмитриевича. Сам где-то рыщет, ни о чем не рассказывает. Хотелось быть не мальчиком на побегушках, а соратником, чтобы спокойно сесть рядом, все обсудить, выработать план действий. В голову лезла первая фраза такого разговора: «Истина, Иван Дмитриевич, рождается, когда сталкиваются разные мнения». Потом выплыла и вторая: «Меня, Иван Дмитриевич, воспитали так, что я привык уважать чужое мнение, но я хочу, чтобы уважали также мое собственное…» Впрочем, Гайпель отдавал себе отчет, что в сложившейся ситуации обе эти фразы бессмысленны. В том-то и беда, что никакого собственного мнения о том, как и где искать убийцу Куколева, он не имел. А почему не имел? Опять же потому, что Иван Дмитриевич ничего ему не рассказывает. Круг замкнулся и казался безвыходным.

Хотя в его, Гайпеля, положении нечего было и надеяться самостоятельно раскрыть это преступление, свербила одна крамольная мысль: может быть, стоит не только найти, но и самому допросить князя Никтодзе? Иван Дмитриевич, конечно же, не похвалит, ну да и черт с ним! Он взял еще лист бумаги, решив набросать конспект будущего разговора с князем Панчулидзевым. Вопрос первый: «Что вы делали в гостинице „Аркадия“ в ночь с воскресенья на понедельник?» Нет, не годится, так его просто в шею попрут, и вся беседа. С персонами такого ранга нужно вести себя дипломатом. Лучше начать так: «Случайно, ваша светлость, мне стало известно, что один ваш близкий друг под именем князя Никтодзе…» Дело двинулось, но тут в комнату вошел Шитковский с котом на руках. Гайпель прикрыл рукой свой конспект. Он побаивался этого продувного малого с польской фамилией, еврейским носом и цыганскими глазами.