Дом свиданий - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Абрамович Юзефович cтр.№ 18

Неизвестно, узнал ли позднее Аркад, что убил родную мать, но роковая ошибка и его привела к смерти. Главным виновником трагедии и на этот раз был Зевс. Отчасти Гера понимала его правильно, царь богов и людей обладал чудовищной для вседержителя наивностью, которая клокотала в нем, как лава в жерле вулкана, выжигая вокруг все, неспособное оценить чистоту его намерений. В противном случае он не решился бы отправиться в гости к Ликаону, ведь нетрудно было догадаться, что при всех своих дурных наклонностях аркадский царь не может питать симпатий к тому, кто погубил его дочь.

К Ликаону явились гонцы с известием о предстоящем визите, но тот ни малейшей радости не выказал. Когда гость ступил на землю Аркадии, нигде не курили фимиам, не вели на заклание агнцев. Жертвенный дым не курился над алтарями. Для Зевса это было неприятной неожиданностью, он-то полагал себя совершенно ни в чем не виноватым.

Ликаон же не без оснований считал, что владыка Олимпа заранее должен был предвидеть последствия своей опрометчивой страсти, и не собирался оплакивать участь обольщенной дочери вместе с ее обольстителем. Он был явно не из тех, кого может примирить с врагом общее горе. Более того, ненависть к Зевсу царь перенес и на его сына от Каллисто, собственного внука Аркада. Матереубийца был зарезан, изжарен и подан гостю на стол — будто бы для того, чтобы проверить, насколько всеведущ властелин мира. Во всяком случае, Зевс истолковал это именно так. Никакой вины перед Ликаоном он за собой не числил и пришел в ярость. Особенно возмутило Зевса не само преступление, а крамольное сомнение в его божественном всеведении. Сверкнула молния, сорок девять братьев Каллисто, соучастники отцовского злодеяния, пали испепеленными, а сам Ликаон был превращен в волка и бежал из пылающего дворца.

С тех пор он каждую ночь задирает к небесам оскаленную морду, оглашая аркадские леса тоскливым и жутким воем, но смотрит он вовсе не на луну, как почему-то считается. Нет, его серые, с желтыми просверками глаза оборотня устремлены туда, где блистают в вышине семь звезд Большой Медведицы.

Они стояли в сентябрьском небе над Петербургом, когда Иван Дмитриевич вышел от Зеленского на улицу, и ночью то ли в окне, то ли во сне он все время их видел, различал в них медведицу, и олениху, и воз, и ковш, но и ключ тоже. Хитрая воровская отмычка, серебряная фомка — тезка попугаю, кенару, скворцу, двум щеглам. Во сне нашлась и скважина для нее, щелкнул замок, врата распахнулись, за ними стоял покойный Куколев. Он стал рассказывать о той женщине, которая его отравила. Иван Дмитриевич выслушал, понял, но не сумел проснуться и наутро все забыл.

Накануне, планируя предстоящий день, Иван Дмитриевич взял памятку и первым пунктом вписал в нее визит к Шарлотте Генриховне, но утром решил отнести встречу с вдовой на более поздний час, чтобы дать ей немного успокоиться. Тем временем стоило навестить ее деверя с невесткой. С утра пораньше из разговора с ними можно было извлечь больше пользы. Даже если им уже известно о смерти Якова Семеновича, вряд ли они настолько убиты горем, что не в состоянии будут отвечать на вопросы.

Свой рабочий день Иван Дмитриевич начал с того, что поговорил с Евлампием, выманив его на лестницу. Евлампий сообщил следующее: в воскресенье по приказу покойного барина он ездил к его старшему брату на городскую квартиру, но Марфы Никитичны там нет, Семена Семеновича с Ниной Александровной и дочерьми Катей и Лизой тоже нет, вообще нет никого, кроме горничной, которая сказала Евлампию, что ее хозяева собирались вернуться с дачи вечером в понедельник, то есть вчера.

Выспросив адрес, через полчаса Иван Дмитриевич вошел в охраняемый швейцаром подъезд солидного дома на Гороховой, чем-то напомнивший ему парадное с рябининской акварели, поднялся на нужный этаж, позвонил и спросил у открывшего дверь лакея:

— Господин Куколев Семен Семенович дома?

— Они в такое время не принимают, — строго отвечал лакей.

— Меня примут. Доложи, что из полиции, Путилин.

Когда пять минут спустя он входил в кабинет Куколева-старшего, оттуда выпорхнули две девицы в домашних платьицах. Одна была светленькая, в мать, другая потемнее, в отца. Они, видимо, заходили к папеньке пожелать доброго утра. Определить их точный возраст Иван Дмитриевич как-то затруднился. С недавних пор все существа женского пола в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти стали казаться ему равно восемнадцатилетними. Это, как он понимал, могло означать одно: молодость миновала.

— Садитесь, господин Путилин, — пригласил Куколев. — Чему обязан удовольствием видеть вас вновь, да еще в столь ранний час? Неужели ваш беглый каторжник так обнаглел, что решил забраться к нам на городскую квартиру?

— Оставим его в покое. Я к вам по действительно важному делу, — ответил Иван Дмитриевич, принимая к сведению, что его собеседник еще ничего не знает о смерти младшего брата.

— Но я, верно, не ошибусь, — проницательно улыбнулся Куколев, — если предположу, что ваш субботний визит к нам на дачу имеет какое-то отношение к сегодняшнему.

— Не ошибетесь. Я ищу Марфу Никитичну.

— Мою мать?

— Вашу и Якова Семеновича.

— У него и ищите. Она с ним живет.

— Ваша мать пропала.

— Пропала? Не понимаю.

— В пятницу вышла из дому и больше не возвращалась. Я поехал к вам на дачу по просьбе Якова Семеновича, но, не желая вас тревожить…

— И до сих пор ее нет? — перебил Куколев. — Где же она?

— За этим я и пришел. Где, по-вашему, она может быть?

— Ума не приложу! Родни у нее никакой нет, кроме нас с братом. Вернее, есть где-то на Волге, но она с ними со всеми давно перессорилась.

— Помириться-то не могла?

— Вы не знаете мою мать. Она скорее умрет.

— А поехать к какой-нибудь наперснице?

— Да какие там наперсницы!

— Ну, в скит уйти. Она ведь, кажется, из староверов.

— Кто вам сказал?

— Честно признаться, мы живем в одном доме.

— И не встречали ее в церкви? Сами, поди, в церковь не ходите. Она уж много лет как обратилась в православие.

— Пускай не в скит. Пускай в православный монастырь.

— Нет-нет, это невозможно.

— Может быть, у Марфы Никитичны был друг?

— Что вы имеете в виду?

— Будь она помоложе, я бы употребил другое слово. Не друг, а…

— За что вам только деньги платят! — не выдержал Куколев. — Старухе седьмой десяток.

— На шестом, во всяком случае, десятке русские женщины еще рожают богатырей, — сказал Иван Дмитриевич таким исполненным достоинства тоном, словно сам был женщиной.