Журавли и карлики - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Абрамович Юзефович cтр.№ 60

Лишь теперь Шубин понял, каким образом эта история связана с предыдущей. Мысль Марика скакнула от одной крови к другой.

– Во сказанул! – закончил тот, смеясь и закусывая. – Все прямо рты поразевали. Сколько лет прошло, а не могу себе простить. Он-то меня простил, – локтем ткнул Марик сидевшего рядом старого друга в свитере, – а меня до сих пор совесть грызет за эту подлянку.

Похоже, грызла она его не очень сильно. Выглядел Марик отлично. Дела у него резко пошли в гору, после того как одна из пяти или десяти учрежденных им фирм выиграла тендер, объявленный какой-то западной гуманитарной организацией, и успешно поставила из Москвы в Китай сколько-то тысяч китайских же одеял и курток для пострадавших от наводнения китайцев. Теперь возле подъезда стоял его «мерседес», в кухне сидел охранник в ослепительно белой сорочке с ремнями на плече и кобурой под мышкой. Он был в два раза шире шефа, чтобы в случае чего гарантированно прикрыть его своим телом от пули киллера. Даже без пиджака этот малый занимал полкухни. Лера тарелками носила ему туда салаты. Раз в году она исполняла при Марике роль хозяйки, и сегодня был красный день ее календаря. Насчет ночи у Шубина имелись большие сомнения.

– А Гена чего не пришел? – спросил он у Жохова.

– Обещал позже. Знакомься, это Катя, – представил тот свою соседку.

Она была уже сильно под градусом и то и дело норовила упасть ему головой на плечо.

Позвонили в дверь, Лера пошла открывать.

– Что я говорил! – завопил Марик. – Все придут, еще не вечер!

Появились двое их однокурсников, памятные Шубину по прежним, куда более разгульным застольям. Для обоих геология стала далеким прошлым, хотя один все-таки старался держаться к ней поближе и торговал не гербалайфом, а закупаемыми в Кунгуре селенитовыми зверюшками. Второй пристроился в префектуре Центрального округа. В прошлый день рождения, пока все бурно спорили о Гайдаре и Чубайсе, он лишь посмеивался, словно для него эти двое, да и сам Марик тоже, – смешные зверюшки, резвящиеся на воле, пока хозяин тайги спит в своей берлоге. Свою задачу он, вероятно, усматривал в том, чтобы вовремя завести будильник. Такие фигуры рождаются из пены, но не оседают вместе с ней, а затвердевают, как пенопласт, и не тонут, когда одни, более тяжелые, идут ко дну, а другие, не выдержав ими же раздутого жара, переходят в газообразное состояние.

Начался общий галдеж, только Шубин с Катей остались в стороне. Ее плывущий взгляд остановился на нем. Она откровенно его изучала, слишком, пожалуй, откровенно для женщины, которая пришла с мужчиной. В ней чувствовалась пьяная женская нервозность, знакомая Шубину по собственной жене. В худшем случае у жены это состояние чревато было беспричинными слезами, в лучшем – горячечными воспоминаниями о тверской филармонии, где она год проработала после консерватории, или страстным желанием немедленно высказать ему всю правду о том, как предвзято он подходит к ее отношениям с давным-давно отбывшей за океан подругой Жанной.

– Вы друг Сережи? – осведомилась Катя, с трудом фиксируя голос на интонации, худо-бедно подходившей к этим словам.

Шубин не стал ничего уточнять, просто кивнул, чтобы отстала, и напрасно. Она решила, что с ним можно иметь дело. Следующий вопрос был задан громче, с расчетом на публику:

– Какая, по-вашему, самая страшная книга на свете?

– «Коммунистический манифест», – услышав, откликнулась Лера. – Там про призраков.

Однокурсники включились в викторину. Торговец селенитом назвал «Собаку Баскервилей», работник префектуры – учебник по сопромату, которого он на своем геофаке в глаза не видывал, но слыхал про этот ужас. Марик сказал, что страшной может быть любая книга, если человек за всю жизнь прочтет только ее одну.

Катя покачала головой, как учительница, не получившая правильного ответа на поставленный вопрос.

– Страшнее всего – этимологический словарь, – объявила она. – Читаешь и видишь, на каких первобытных основах все держится, вся наша жизнь.

– Например? – полюбопытствовал школьный друг Марика, чье имя Шубин снова успел забыть.

– Например, я узнала, что слова «удовольствие» и «удаль» происходят от слова «уд».

– Хуй, значит, – смачно прокомментировал Марик. – Даешь ему волю, получаешь удовольствие. Несешь его в даль, то есть насилуешь женщин из соседнего племени, считаешься удалым добрым молодцем.

– Правильно, – кивнула Катя. – Всё остальное – только суффиксы.

– Что – всё? – спросила Лера.

– Всё вообще. Современная цивилизация – это суффиксы, приставки и окончания.

– И что тут страшного?

– Как только это поймешь, начинаешь осознавать, что туда очень легко вернуться.

– Куда туда?

– В ту жизнь. Мы уже возвращаемся, вы же видите.

Лера засмеялась. При Марике ей было море по колено.

– Вы что, ничего не видите? – заволновалась Катя.

– Представьте себе, нет.

– А вы?

Вопрос обращен был к Шубину.

– Да, – сказал он, прекрасно понимая, о чем она говорит.

С прошлой весны им владела та же тревога. Было чувство, будто его привели в подвал огромного здания, в котором он спокойно прожил всю жизнь, и показали, что эта многоэтажная конструкция с электричеством, лифтами и водопроводом держится на трех связанных пальмовым лыком бамбуковых сваях.

– Так объясните же ей! – привстав, потребовала от него Катя. – Что вы молчите?

Шубин растерялся и ничего не ответил. Она взяла тоном выше:

– Почему вы все молчите? Неужели никто не может объяснить ей, что происходит!

– А что происходит? – ухмыльнулась Лера.

– Сережа! – навзрыд закричала Катя. – Объясни ей, или я сейчас уйду!

Жохов силой усадил ее обратно на стул. Она заплакала и начала падать головой куда-то набок. Там, как ей, вероятно, казалось, должно было находиться его плечо. Когда оно наконец нашлось, то не понадобилось. Катя переключилась на Жохова.

– Зачем ты меня сюда привел? – спрашивала она, отталкивая его, но при этом вцепившись ногтями ему в запястье. – Думаешь, твои друзья смеются надо мной? Они над тобой смеются!

Марик протянул ей рюмку водки:

– Выпей, деточка. Клин клином вышибают.

Она ударила его по руке и стала кричать в сторону телевизора, где без звука шли новости по второму каналу:

– А я еще за них голосовала, дура, дура, какая дура, господи! Они же нас за людей не считают! Сами живут дома с детьми, а у меня дочь в Москве, я – черт-те где! Прихожу домой, там чужие люди. Почему я должна так жить?

Жохов обнял ее, она продолжала говорить, но все тише и тише и только ему одному:

– Я терплю, терплю, никому не жалуюсь. Почему я все время должна терпеть? Я больше не могу, не могу больше так жить…