Журавли и карлики - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Абрамович Юзефович cтр.№ 39

– Брать надо прямо на месте. Главное, чтобы без посредников, – сказал Баатар.

Десять лет назад и в России это была всеобщая мечта. Она незаметно сменила столь же повальную тягу к свободе, но вобрала в себя ее энергию. Поиск прямых контактов превратился в манию, слово «наценка» обрело апокалиптический смысл. Жена тоже поддалась этому порыву и однажды купила у незнакомой женщины, позвонившей к ним в квартиру, трехлитровую банку разведенной олифы, которую ей выдали за натуральный, прямо с пасеки, гречишный мед. На женщине был белый передник поверх пальто, она, как сирена, пропела, что товар от непосредственного производителя, без торговой накрутки. Перед покупкой жена тщательно продегустировала его из отдельной баночки. Потом она полночи рыдала, временами бегая в ванную, а Шубин курил в кухне, дожидаясь того момента, когда позволено будет утешить ее единственным доступным ему способом.

Он сложил карту и вернул ее Баатару. Тот спрятал свое сокровище обратно в бардачок, сказав:

– Мне за нее пятьдесят долларов давали, я не отдал.

20

На кухне Катя согрела немного воды в чайнике. Презерватив пришлось вынимать самой, при этом были небольшие потери. Она слегка помылась над поганым ведром, а заодно пописала туда же, маскируя предательский звон жести плеском экономно расходуемой воды. Жохов из комнаты уловил этот звуковой перепад и умилился ее стыдливости. Настроение было хорошее. Даже в презервативе все прошло на редкость удачно для первого раза.

Мелькнула мысль на часок оставить Катю здесь, самому смотаться в «Строитель», забрать сумку и до утра спрятать где-нибудь в сенях, чтобы не объяснять, откуда она взялась. Тогда завтра можно будет не ходить взад-вперед, а прямо отсюда двинуть на станцию. Нужно только придумать предлог для отлучки. Он встал с дивана, подкинул в печку пару поленьев и снова лег. Пламя бурно загудело в дымоходе. Это была любимая музыка его молодости.

Из кухни не доносилось ни звука. Ведро отзвенело, невозможно было понять, чем Катя так долго там занимается. Мысли не возникало, что у голой женщины может быть с собой косметичка. Наконец она вернулась, взяла со стола последнее из принесенных ею яблок и забралась под одеяло. Вдеть его в пододеяльник не успели, но простыня была постелена, лежали голова к голове, по очереди откусывая от этого яблока и передавая его друг другу, как Адам и Ева в райском саду.

– Вообще-то по паспорту я Аида, – сказала Катя. – Мама у меня русская, а отец по отцу татарин. Когда я родилась, в нем взыграли национальные чувства по мужской линии. Русское имя он мне давать не захотел, мусульманское вроде как тоже ни к чему. Хорошо еще, Виолеттой не назвали. У нас в классе была одна казашка и одна армянка, обе – Виолетты.

– Почему же ты – Катя? Тебе нужно быть Идой или Адой.

– Адой я быть не могла, потому что маму звали Раей. Получалось, будто она хорошая, а я плохая. А Ида – еврейское имя. Еще хуже, чем Аида.

Жохов уже знал, что мать у нее умерла, и поинтересовался, жив ли отец. Она ответила, что понятия не имеет, мать выгнала его, когда ей было три года. Он сильно пил, однажды, пьяный, взял их кошку и грозился бросить с четвертого этажа, если не дадут денег на бутылку. Денег в доме не было, мать стала скручивать с пальца колечко, чтобы ему отдать, а снять не может. Отец дернул и сломал ей палец.

Они с мамой и бабушкой жили в Дегтярном переулке, за гостиницей «Минск», тогда еще не построенной. Дом начинался огромной мрачной аркой, зимой там всегда дуло, мама поворачивала маленькую Катю лицом к себе, вжимала носом в свою черную цигейковую шубу и пятилась вместе с ней в спасительно-тихий двор, пока страшная арка не оставалась позади.

– Мамы скоро десять лет как нету, – вздохнула Катя, – а шуба цела, лежит в кладовке. В пятьдесят пятом году бабушка стояла за ней в очереди трое суток. Рука не поднимается снести это чудовище на помойку.

Вынимать лицо из шубы не полагалось, но краем глаза она успевала ухватить темные камни арочных столбов. Снег до них не долетал, их секла только жесткая изменчивая поземка, поэтому и сами они, и голые клинья асфальта рядом с ними казались зловеще мерзлыми. Во дворе мама обнаруживала, что на валенках у дочери всего одна галоша, втыкала в сугроб санки, чтобы она могла держаться за них, стоя на одной ноге, а сама шла назад через завывающую ветром арку – искать вторую. В конце концов они добирались до их коммунальной квартиры, и после долгих уговоров Кате разрешалось покрутить ручку механического дверного звонка.

Кроме них в квартире обитала рабочая семья Слоновых с двумя детьми и человек без запаха, которого мама и бабушка за глаза звали Дистолятором, а в разговоре – Авелем Наумовичем. У него были зеленые пижамные штаны в полоску. Что находилось выше, Катя не помнила. При нем состояла Дистоляторша в гремящем шелковом халате, но тоже не имевшая ни головы, ни тела. От нее пахло за двоих, сладко и опасно. Когда она, сидя на табурете в кухне, притягивала Катю к себе и зажимала между коленями, жутко было чувствовать ее колючие, как у ведьмы, голые ноги. Мама ног не брила. Позже Катя начала понимать, что если сам Дистолятор существует в единственном числе, то и Дистоляторша у него должна быть одна, но в разговорах мамы с бабушкой проскакивала еще какая-то прежняя, другая Дистоляторша, а за ней, совсем уж в тумане, маячила третья. При попытках внести ясность в это невероятное положение дел бабушка говорила «ш-ш-ш» и показывала на дверь страшными глазами.

Жохов слушал, не перебивая. В постели обе жены так же подробно рассказывали ему о своем детстве, а он им – никогда.

– Всего комнат было четыре, в четвертой жила детский врач Орлова, – говорила Катя. – Она пользовалась непререкаемым авторитетом. Мне казалось естественным, что в булочной орловский хлеб стоит на копейку дороже, а докторскую колбасу можно давать маленьким детям.

Она заметила, что Жохов ладонью елозит у себя под спиной.

– Что там? Пружина вылезла?

– Нет. Крошки откуда-то.

– От яблока, – объяснила Катя. – Мы с тобой только что съели яблоко.

– И от него крошки?

– Оно же было крошечное.

Растрогавшись, Жохов поцеловал ее, как ребенка, в лоб. Она положила огрызок на пол и закинула руки за голову. Небольшие грудки растеклись по ребрам. Имя Аида подходило ей больше, чем Катя.

Он провел пальцем по ее животу.

– А животик у тебя все-таки имеется. В одежде кажется, что его совсем нет.

– Его и нет. Просто сейчас в нем скопилось кое-что лишнее.

– Женщины! – покровительственно улыбнулся Жохов. – Воздушные создания, страдающие запором.

– Бывает, – не стала отрицать Катя. – Мне, например, в детстве никто не объяснил, что какать нужно каждый день. Мать вечно пропадала в своем институте.

Она лежала на спине, смоляные волосики возле сосков свивались, как подстилка в птичьем гнездышке. Знак восточной прививки к славянской плоти, наследие самки примата на теле интеллигентной женщины с высшим образованием. Эта поросль возбуждала своей неуместностью, как нагота в деловом интерьере. Он начал обшаривать постель в поисках упаковки от презерватива, полчаса назад впопыхах отброшенной куда-то к стене. Там еще оставался один неиспользованный.