Кремлевский опекун - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Краснянский, Александр Смоленский cтр.№ 17

«Изнасиловал... Склонил к сожительству». Что имеет в виду этот странный человек с потной лысиной? Как это склонил? Он что, схватил ее за волосы и поставил на колени? Сожительство!.. Какое же гадкое слово. От него за версту несет падалью. «Нет! Так нельзя говорить! Я запрещаю так говорить! – хотела сколько было сил закричать Настя. – Наши отношения развивались не так!» Она, как наивная дурочка, все рассказала на следствии и вскоре пожалела об этом. На улицах стали тыкать в нее пальцем и гадко хихикать вослед, будто ее чистосердечные показания читали по местному радио. Гляди, какие страсти в нашем-то захолустье!

Поначалу они с Димкой упорно делали вид, что между ними ничего нет. Оба словно боялись признаться самим себе, что как раз и произошло чудо! Взрыв! Северное сияние на Валдайской земле! Да какая разница, как это называть?

Настя терпеливо дожидалась, когда объединяющая их тайна перерастет в иное чувство, которое, как она сама себе призналась, лично к ней пришло еще до того самого момента, как все и случилось. При этом она ни капельки не боялась, что вдруг к Диме чувство вообще не придет. Не могло не прийти после того, как неистово и страстно он любил ее тогда. Просто так невозможно играть в любви свою роль...

Насте было еще невдомек, что и не такие роли исполняются в любовных играх в постелях.

В один прекрасный день Настя утратила надежду на взаимность. По крайней мере, так ей казалось. Особенно после очередной попытки уличного «приставания». Какой-то мужчина, судя по едва уловимым деталям, явно не из городских, а скорее всего из соседней резиденции, подошел к ней сзади и потянул за руку:

– Пойдем. Хватит кочевряжиться. Ничего не пожалею. Денег дам. А если откажешь, сто раз потом пожалеешь.

Она вырвалась и убежала. Мужчина даже не предпринял попытки ее удержать. Из чего Настя сделала простой вывод: дядька уверен, что она никуда не денется. Эта мысль, весьма прямолинейная в своей простоте и очевидности, настолько поразила Настю, что мгновенно унизила ее, оскорбила, смешала с грязью намного больше, чем само проявление похоти этого гада. И что, она опять должна все проглотить? Вечером вернулся Дима. Она не вышла к нему, как обычно происходило в последнее время. Это было неспроста. Димка правильно понял посланный ею, по сути, детский сигнал. О том, что ей очень плохо. Совсем плохо.

Настя сразу почувствовала, как он вошел в комнату. Вошел впервые после того ликующего для них обоих дня. Она уже знала наперед, как все будет и чем закончится. Или начнется вновь? Неужели мужчине необходимо обязательно оказаться в постели, чтобы в нем проснулось чувство? Она была готова и не желала ничего анализировать, потому что хотела только его.

Почему-то прокурора и тех, кто пытается сломать им жизнь, ее желание быть любимой совершенно не интересовало. Можно подумать, что право любить и право заниматься любовью надо непременно сверять с какими-то глупыми статьями закона или с перекидным календарем на стене... Ни тогда, в первый раз у следователя, ни теперь никто даже не спрашивает о ее чувствах, эмоциях. Не спрашивает о любви! Ее любви! Не спрашивает, будто эти взрослые люди не люди, будто никогда сами не любили. А все ее чувства, страдания, слова – лишь пустой звук.

Впрочем, нет. Однажды следователь, как ей показалось, выказал сочувствие. Вспомнив об этом, Настя даже в растерянности оглянулась по сторонам, словно интуитивно стараясь проверить, сидит ли тот следователь в зале? К счастью, следователя не было. Или она просто не заметила.

– Ладно, допустим, я понимаю, у вас любовь, – начал он тогда, подбирая слова. – Но неужели ты и твой парень не знали, что в вашем возрасте – особенно девушке в вашем возрасте – надо пользоваться презервативами? Тогда бы и чадо не появилось. И вообще дело не дошло бы до суда. Трахались бы сколько угодно, как кролики. Все в вашем возрасте так поступают. И только идиоты подзалетают. Отвечай! Не для протокола. – Следователю явно было интересно потрепаться на скабрезные темы. При этом он нежно положил ладонь на ее коленку.

– Мы и не знали ничего о каких-то презервативах, – выдавила из себя Настя.

Что говорит этот человек? Какие презервативы? Что он предлагает? Даже если бы они знали, что надо предохраняться, неужели заранее заготовили бы их? Или Димка должен был сразу, как в нем проснулась любовь, сказать ей: «Подожди, милая, я только сбегаю в аптеку»? Следователь попробовал запустить руку выше коленки. Она отодвинулась...

– В отсутствие гражданина Добровольского, к тому времени официального опекуна Уфимцевой, гражданин Сироткин лишил гражданку Уфимцеву девственности, а затем неоднократно в течение продолжительного периода времени поддерживал с ней половые контакты, – как заведенный вещал прокурор.

Неужели у них с Димкой упорно хотят отнять право даже на первое личное чувство – любовь?

...Это были незабываемые дни. Время, наполненное счастьем ожидания новой встречи, нового растворения друг в друге, когда душа невесомо взмывает ввысь от обилия переполнявших их чувств. Радость и грусть сменяют друг друга, словно темные и светлые мазки художника, рисующего многоцветную картину солнечного дня.

Почему эти люди все заодно? Почему хотят отнять любовь? И Владимир Андреевич тоже? Поначалу Добровольский не догадывался, какие страсти кипят в его доме. Сказать, что ему совсем не было дела до детей, над которыми он нежданно-негаданно для самого себя взял опекунство, было бы обидным и совсем уж несправедливым приговором для бывшего офицера. Другое дело, что обременять себя «лишними» знаниями он действительно не позволял. На то были особые причины, о которых Владимир Андреевич никогда и ни при ком не распространялся. Подпадала ли любовная история детей под «лишние и запретные знания» – размышлять ему было недосуг, тем более что об этом он воистину до поры до времени ничего не знал. Ко всему прочему отставного офицера практически крайне редко можно было застать дома. Это – мало кому понятная работа пенсионера в резиденции президента. Это – странные отлучки из города...

Иногда ему звонили – один и тот же мужской голос. Владимир Андреевич бывал сильно недоволен, когда Дима или Настя брали трубку. Со временем, устав бороться с подобными случайностями, он вообще отключил стационарный телефон и полностью перешел на мобильный. Впрочем, Добровольский понимал, что, отключив телефон, нельзя отстраниться от мира. Поэтому ощущение скрытой тревоги подспудно никогда не покидало его. В мире, который со временем стал его привычной средой обитания, все было очень и очень зыбко.

Его тревоги и сомнения, увы, исходили исключительно от детей, или, если выразиться точнее, от всего того, что было с ними связано. Причем мотивация того, что с некоторых пор он оказался за них в ответе, на самом деле находилась чуть ли не на последнем месте. Вот если бы знать ему, перед кем он за них в ответе, может, Добровольскому стало бы несколько легче.

Случайно родившаяся детская любовь пришлась ему, разумеется, не по душе. Какая еще любовь у малых детей? А кем еще он должен был считать своих подопечных? Неужели Ромео и Джульетты могут быть и в наше время? Тем более буквально у него под боком. Свихнуться можно!