Сокровища Рейха - читать онлайн книгу. Автор: Томас Гиффорд cтр.№ 37

– Судьба вашего отца мне хорошо известна, мистер Купер. На редкость храбрый человек, без всякого сомнения. Тем не менее особый интерес у меня вызывал ваш прославленный дед. Должен заметить, на вид он показался мне довольно строгим и сдержанным. Геринг то и дело хлопал его по спине и хохотал, но, судя по всему, ваш дед не разделял такую веселость и фамильярность Геринга. – Тонкие губы Котмана снова дрогнули в улыбке. – Помню, я даже подумал, что ваш дед скорее похож на прусского юнкера, чем на людей, которых обычно встречаешь на подобных сборищах. Но вот Перон по-настоящему заинтриговал меня. Он производил впечатление человека умного, энергичного. Ему тогда, по-видимому, было около сорока, и он показался мне, как бы это выразиться… хитрым, что ли, изворотливым. Потому-то в тысяча девятьсот сорок третьем году, учтя именно это его качество, эту его изворотливость, я и остановил на нем свой выбор. Я чувствовал, что он благожелательно относится к немцам, сообразителен и не отказывается от взяток. Вскоре после этого в мою жизнь вошел Мартин Сент-Джон – вот уж кто не подходит ни под одну категорию – и организовал переезд, оплату, и вот… – он вздохнул, – теперь я здесь.

– То есть вы не были нацистом, насколько я понимаю?

– О нет, боже упаси! – сказал он с легким удивлением, которое мгновенно исчезло. – Правда, я довольно сочувственно относился к их военным устремлениям и на первом этапе считал их людьми весьма компетентными. К тому же сначала все шло гладко, и я очень преуспел, а точнее говоря, значительно расширилась благодаря кое-каким преобразованиям фирма моего отца и, естественно, моя по праву наследования. Но постепенно война приобрела затяжной характер. Она начала казаться мне не таким уж хорошим делом, а наши вожди потеряли свой непререкаемый авторитет в моих глазах. – Теперь в его словах звучала ирония. – Внезапно у каждого из них оказалась довольно сомнительная репутация, и уже не оставалось сомнений, что войну они проиграют… Ну а я, знаете ли, не привык к подобным вещам. Потом мне стали доставлять вполне достоверные сведения о лагерях смерти… Такая неосмотрительность, такое нарушение всяких общечеловеческих норм, такая дикая злоба, недостойная взрослых людей… Я понял, что наступило время скрыться…

Через зеленую лужайку к нам подбежал мальчуган лет шести, мокрый, с полотенцем в руках.

– Извините, – сказал он не по годам серьезно. – Папа, когда я могу покататься на лошадке? Ты же обещал, папа. Мама велела спросить твоего разрешения.

Котман любовно похлопал сына по ручке:

– Очень скоро, Ганс, очень скоро. Еще раз быстренько искупайся, а потом… – Он поднялся, худощавый, крепкий, мускулистый. – Простите, но мое семейство требует моего внимания. – Он жестом пригласил меня идти вперед по тропинке и сам пошел следом. Гравий похрустывал у нас под ногами. – Что еще я могу вам рассказать? Дайте вспомнить… Боюсь, у вашего брата были ложные представления о нацистах. Он приписывал им какие-то невероятные грандиозные замыслы, за каждым деревом джакаранды ему мерещился фашист. Говорил он очень любезно обо всем этом, толковал о молодом Зигфриде, который пока-де спит, но ждет своего часа, чтобы восстать с карающим мечом в руке. Сказал, что, по его мнению, Аргентина станет родиной Четвертого рейха. – Он широко развел руками и пожал плечами. – Я не знал, что ему ответить.

Мы пересекли веранду и вышли в вестибюль. Из скрытых динамиков лилась тихая музыка. Во второй раз за последние два дня я слышал звуки квартета Бетховена. Я узнал его. Это был тот же самый квартет.

– Есть какие-либо шансы, что Перон может вернуться? – спросил я.

Альфред Котман удивленно взглянул на меня:

– Хуану Перону сейчас семьдесят семь лет, мистер Купер. Он живет в Испании, у него молодая жена, третья по счету, и состояние в полмиллиарда долларов, неважно, каким путем приобретенное. Так что, помилуйте, с какой стати ему возвращаться в Буэнос-Айрес?

Мы стояли перед фронтоном громадного особняка. Оливковый «мерседес» дожидался у входа. Небо опять затянуло тучами, явно собирался дождь.

– Простите, если ничем больше не смог помочь, – сказал Котман. – Я рассказал вам все, что касается моей встречи с вашим братом.

Дверца машины была распахнута, шофер ждал.

– Еще один, последний вопрос, – сказал я. – Брат показывал вам вырезку из газеты?

Лицо Котмана сразу изменилось, будто он скинул маску радушия.

– Да, – ответил он сухо.

– И вы узнали тех людей?

– Нет, не узнал. – Он слегка поклонился. – Теперь я должен идти. Прощайте, мистер Купер. – Он застучал подковками сапог по камням.

Я опустился на заднее сиденье. Всю дорогу до Буэнос-Айреса шел проливной дождь.

Когда я вылез из «мерседеса» у подъезда своей гостиницы, воздух был тяжелым, душным и влажным. Я прошел в бар, наскоро проглотил джин с тоником, мысленно поздравив себя с тем, как здорово я решил проблему употребления алкоголя, и снова вышел на улицу. Висел плотный туман, однако на площади Сан-Мартин было полно народу. Люди медленно прогуливались. Голуби на площади были потрепанными и мокрыми. Они едва бродили, спотыкаясь и покачиваясь. Я присел на скамейку, обернулся и посмотрел вдоль улицы, туда, где начинался район магазинов. Днем движение транспорта там запрещалось, и народ заполнял всю проезжую часть.

Я попытался собраться с мыслями, ослабил галстук. Значит, Сент-Джон соврал мне относительно своей встречи с Котманом уже после разговора со мной, так как на самом деле находился у него, когда звонил мне. Я вспомнил, как в телефонной трубке раздался какой-то щелчок после того, как он повесил трубку. Кто еще слушал? Котман? Если он, то зачем? Вообще, какой был смысл лгать? Возможно, чтобы не раскрыть свои взаимоотношения? И почему мой вопрос о газетной вырезке вызвал такую реакцию Котмана?

Я так и не понял до сих пор, что вынудило Сирила приехать в Буэнос-Айрес.

Снова прогремел гром. Какая-то девчушка задумчиво примерилась, хотела носком туфельки поддеть голубя, но промахнулась. Мостовая была сырой, моросил дождь. От нависших туч полумрак сгустился. Свет в вестибюле гостиницы показался особенно ярким после грозового сумрака улицы.

Я сидел у окна и размышлял, глядя на струи дождя, вслушиваясь в завывания нагонявшего его ветра. Сирил интересовался нацистами, немцами в Аргентине и Котманом в частности. Что могло быть еще? Если не нацисты, то что же привело его сюда? Рассматривая различные варианты, я заходил в тупик. Все снисходительно посмеивались, стоило только кому-нибудь упомянуть о нацизме. Сент-Джон назвал это древней историей. Бреннер тоже. Все считают, что это, мол, романтическая чепуха, плод усталой фантазии, одержимость прошлым своего деда: нацизм – это эксцентричное явление, столь же незначительное перед лицом гораздо более грозных опасностей атомно-компьютерного века, сколь любое другое в минувшем столетии, – стал уже частью истории.

Газетная вырезка Сирила не давала мне покоя. Я хотел ее видеть. Сент-Джону придется показать ее мне.

Зазвонил телефон. Это был Рамон Рока. Я поблагодарил его за то, что он устроил мне встречу с Сент-Джоном, и рассказал о своем визите к Котману.