Засланный казачок - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Соболев cтр.№ 66

* * *

Мы находимся в этой «малине» уже четыре недели. Может, больше на два или три дня или меньше… Я, кажется, потеряла точный счет времени, потому что в последние дни нас держат здесь практически взаперти, а это не способствует календарным исчислениям.

Но нам некуда податься… Что поделать… Особенно мне, с младенцем на руках, которому нужна кормилица или хотя бы молоко из-под коровы, которое его бедный желудочек как-то научился перерабатывать, хотя оно даже не прокипяченное. Поэтому не так уж важно, что сейчас: конец июня или начало июля, день или ночь.

У меня нет с собой никаких лекарств, потому что хозяин уже в первый день, когда осматривал наши вещи, забрал себе сверток с лекарствами, которые выделил нам из своих оскудевших запасов А., муж моей сестры С., когда выводил нас по… (зачеркнуто) вместе с проводником с у лицы Руднинку, где мы прятались на «малине» еще с той поры, когда внешне стала заметна моя беремен ность.

Я, конечно, не так хорошо разбираюсь в медицине и лекарственных средствах, как дедушка, который почти полвека работал аптекарем, и как А., который продолжил аптечное дело уже в Вильно, но, может, будь при мне тот сверток с лекарствами, что забрал хозяин, я смогла бы вылечить, спасти моего Ицхака?..

* * *

Стоило мне только помянуть хозяина в своих записках, как он тут же объявился, подав сверху голос, так что я едва успела задуть свечу и спрятать тетрадку и карандаш.

Хозяин сбросил нам несколько кусков черствого хлеба и пару неочищенных свекол… спустил на веревке ведро с водой, почти половина которого вылилась мне на голову.

Я попыталась узнать у него, когда нас переведут в другое место. Но он стал ругаться, обозвал меня, а потом… велел, чтобы Й. выбирался наверх.

Мне все это как-то не понравилось… что-то я заподозрила… Но хозяин сказал, что он будет выпускать нас на прогулку и первым пойдет Й.

Я думала, что Й., который в последнее время был заметно не в себе, ни на какую прогулку не пойдет. Но у него в тот момент, кажется, случилось временное просветление в мозгах. Парень вытащил из-за пазухи свой талес и передал его мне, неожиданно поцеловав меня в лоб. Так же молча поцеловал женщину и ее внучку, которая в это время спала. Наклонился к Малышу, который пускал пузыри в своей постельке, — завернутый в тряпки и одеяло, он лежал в плетеной корзине, которую я приспособила вместо люльки, — поцеловал его выбившуюся из свертка ручонку и что-то тихо ему сказал.

А потом стал выбираться из «малины» наверх, где его уже поджидал хозяин…

* * *

Я пишу эти слова спустя примерно двое суток после того, как хозяин забрал с «малины» нашего блаженного Й. Как я и подозревала, это была никакая не «прогулка», потому что обратно парень к нам не вернулся, да и нас на свежий воздух не выводили…

Не хочется думать о самом страшном. Но все равно в голову лезут самые ужасные мысли. Может быть, отец Й., уважаемый некогда в Вильно человек и нынешний член юденрата, не смог собрать средства, необходимые для переправки сына в другое, более безопасное место? А если и собрал, то, возможно, не смог передать, потому что контроль за обитателями гетто и лагерей, даже за членами юденрата, — жесточайший? А может, старик умер, растерзан, убит? Ох и вэй! Существуют в наши черные времена десятки причин, десятки «если» и «может быть»… все несчастья валятся на наши бедные головы!

Ведь может так статься, что хозяин хутора, которому заплатили за то, чтобы он нас спрятал на какое-то время, по каким-то своим причинам, своим соображениям решил избавиться от «лишнего» едока?..

Да к тому же сумасшедшего, от голоса которого, прорыв ающегося даже из-под земли, по ночам завывает собака…

Сам хозяин, кажется, не намерен нам ничего объяснять. Кроме ругани, от него ничего не услышишь. Да, он рискует, как и другие люди, те же литовцы, которые прячут у себя несчастных евреев. Я знаю точно, что многие делают это бескорыстно, из чувства сострадания или христианской добродетели. Но наш…

Остается надеяться, что Й. переправили в другое место…

* * *

Как и прежде, каждую ночь к нам приходит или сама Д., которой я безмерно благодарна, или, в тех редких случаях, когда она не может прийти, ее сын Й., который уже дважды сам спускался к нам в «малину» — приносил хлеб, молоко, немного вареной картошки и однажды передал мн е пару свечей, хотя я Д. об этом даже боялась попросить.

Я благодарна этой простой деревенской женщине вдво йне: потому что знаю уже крутой нрав «хозяина», который способен и ее, свою батрачку, крепко наказать, и еще потому, что она не жалеет своего материнского молока, которого хватает и для ее собственной девочки и для моего Малыша.

Почему люди так по-разному ведут себя в этой жизни, ведь каждый из них был когда-то вскормлен материнским молоком? Откуда берутся такие изверги, как Швайнбергер и конченый садист Вайс? Откуда берутся такие презренные типы, как местный хозяин, который, складывая чужие ценности в свою кубышку, одной рукой бросает в яму — изредка! — сырую брюкву и куски заплесневелого хлеба, а в другой держит, пряча до поры его за спиной, остр о отточенный топор? Неужели у них когда-то были матери, которые кормили их грудью, пели им колыбельную и желали им, своим деткам, только добра в этой жизни?..

Добрая Д. разрешила нам ненадолго подняться на поверхность, и мы все, включая Малыша, около получаса дышали ночным свежим воздухом… мы пили его, как необыкновенно вкусную колодезную воду.

* * *

Дела наши, кажется, обстоят неважно.

Сегодня, примерно два часа тому назад, приходила Д. Она попросила меня подняться наверх, одну, без ребенка. Я оставила Малыша на попечение женщины и выбралась из «малины» на земную поверхность, где уже успели сгуститься сумерки.

Хотя было темно, я заметила, что Д. чем-то расстро ена. Она вздыхала и даже всхлипывала порой, как будто собиралась вот-вот разрыдаться.

Я не очень хорошо говорю по-литовски, но мы как-то понимаем друг друга. К тому же Д. когда-то, еще подростком, работала у хозяина-поляка и способна понимать польскую речь — а я, проучившись два года в университете, хорошо научилась говорить по-польски. Вот и на этот раз я разговаривала с ней то на ломаном литовском, то на польском, чтобы выяснить, что же произошло и из-за чего она так расстроена.

Сначала Д. не говорила прямо, в чем причина тревоги. Она спросила меня, есть ли мне куда податься с Малышом (то есть дала понять, что на этом хуторе нам оставаться опасно). Я сказала: «Нет, мы тут никого не знаем». И с просила в свою очередь, далеко ли отсюда до Вильно — на тот случай, если я попытаюсь с младенцем пробраться обратно в гетто. Д. сказала, что она никогда не была в Вильно. Но знает, что город отсюда неблизко, что туда добиратьс я пешком весь световой день или же, если идти только по ночам, через глухую местность, две, а то и три ночи.