По тонкому льду - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Брянцев cтр.№ 61

– А ну-ка, повернись вот так, – предложил Фомичев и, всмотревшись в друга, сказал: – Не очень, но маленько есть. Похудел. Возмужал.

– Не согласен, – возразил я. – Очень снисходительная оценка. Фомичев щадит тебя как молодожена. Вокруг рта у тебя залегли морщины. Я их раньше не видел. И седина прет наружу. Вот так, дорогой.

Испытания не прошли для него даром и оставили свои меты. Но в глазах, темных, острых, поблескивал все тот же, так знакомый мне, упрямый огонек.

– Хорошо все то, что хорошо кончается, – заключил я.

К удивлению моему и Фомичева, первая машина свернула вдруг с намеченного нами курса, и мы вынуждены были последовать за нею. Через несколько минут показался подъезд дома Оксаны. Я выскочил, готовый протестовать.

– Как же это так? Все должно быть у нас!

Но Оксана и слушать не хотела:

– Нет! – Она даже притопнула ногой.

– Но у нас же все готово, только на стол подать. Зачем терять время?

– Нет! У нас! – еще раз повторила Оксана.

Лидия молчала. Хоботов тоже. Все ясно. Их Оксана успела убедить.

Фомичев пожал плечами. Я вынужден был сдаться.

Вошли в дом. Оксана кинулась к дочери. Дим-Димыч поцеловал старушку – мать Безродного.

– Кто же она теперь ему? – толкнул меня в бок Фомичев. – И не теща, и вообще…

– Неважно. Она чудная старуха, – сказал я.

В комнате на столе мы увидели закуски, рюмки, бутылки с вином. Значит, старушка-то знала о приезде. Лидия, поправляя на ходу волосы, подошла ко мне:

– Вот надули нас! Ну и Димка! Хорош!

– Оксана тоже ничего себе, – заметил я. – Два сапога – пара.

Оксана тискала дочурку, смеялась, а слезы сыпались из ее глаз.

Дим-Димыч гладил ее по голове и что-то нашептывал.

– Голубчики! – неожиданно подала голос свекровь Оксаны. – Кто пособит мне завернуть пельмени?

– Я! – подал свой басовитый голос Хоботов. – Я – и никто другой.

Он снял с себя пиджак из полосатой грубошерстной ткани, повесил его на спинку стула. Потом закатал рукава до локтей и, кряжистый, широкогрудый, решительно направился в кухню.

За ним последовали Фомичев и Лидия. Шествие замкнула свекровь Оксаны.

Я смотрел на Оксану и Диму. Оксана перехватила мой взгляд, передала дочь Дим-Димычу и подошла ко мне:

– Вы хотите что-то сказать мне? – спросила она, глядя мне в глаза своими, встревоженными.

Я пожал плечами и сел на диван.

– Что я могу сказать? Ты достойна его, он – тебя.

Оксана склонилась и поцеловала меня в щеку. Дим-Димыч сел рядом со мной, держа на коленях Наташеньку. Та покусывала очищенный мандарин и молча мигала сонными глазами.

Дима, кажется, блаженствовал. Его душа обрела наконец покой. Сердце его, на мой взгляд, было полно счастья и гордости. Теперь у него жена, дочь и, как подметил Фомичев, что-то вроде тещи.

– Дай ее сюда, – сказала Оксана, осторожно взяла у Димы дочь и понесла ее, уснувшую, в другую комнату.

Дима и я остались вдвоем. Заговорили о войне. Дим-Димыч сказал, что ему кое-что неясно: или финны оказались значительно сильнее, чем мы предполагали, или же мы встретились с ними неподготовленными. Урок.

Жестокий, но урок. Мы поняли, что такое снайпер, «кукушка», автомат, миномет. Оценили значение шапки-ушанки. Говорят, что нет ничего дороже человеческой жизни. Возразить нельзя. Правильно! Говорят, что победу надо завоевывать «малой кровью». Тоже правильно. И когда видишь, как мы щедро жертвуем этой дорогой человеческой жизнью, – больно и обидно.

Впечатлительный Дим-Димыч, как и раньше, остро воспринимал все, что казалось ему несправедливым. Следуя своей привычке, он перескакивал с одной темы на другую, радовался, возмущался, ругал, хвалил. Там, в госпитале, ему прочли рассказ из армейской газеты. Чудно! Умирает человек. Умирает в считанные секунды, а автор навязывает ему воспоминания. Перед взором умирающего проходит родной край, дом, поля, леса, реки, отец, мать, любимая, друзья.

– Неправда же это! Не бывает так! – возмущался Дима. – Когда смотришь в могилу, не до воспоминаний. Я испытал это на собственной шкуре. – И вдруг совсем неожиданно улыбнулся и сказал:

– Ну к черту! Не нужно о смерти. Будем жить! – И уже совсем не в тоне беседы заключил: – Что они там копаются с пельменями? Пойдем проверим!

Мы, поддерживая друг друга, словно еще чувствовали свои раны, поднялись и направились в кухню.

Хоботов, мурлыкая басом, долепливал последние пельмени. Делал он это уверенно и так проворно, будто с детства ничем другим не занимался.

Фомичев толкался среди женщин, поднимал крышки, заглядывал в кастрюли.

Мы наблюдали.

Лидия сложила глубокие тарелки горкой и подала Фомичеву:

– Несите!..

Вбежала немножко смущенная Оксана.

– Прошу извинения, – сказала она. – Еще не вошла в курс хозяйства.

Кажется, можно за стол.

Наконец мы расселись. Оксана положила мне полную тарелку дымящихся пельменей. Все взялись за рюмки. Все, кроме Димы. Ему было запрещено, по крайней мере на год, притрагиваться к спиртному.

Первый тост подняли за молодоженов.

Взгляд Дим-Димыча последовал за рюмкой сидящего против него Хоботова, и, когда она опорожнилась, Дима вздохнул. С завистью, сожалением и облегчением.

Оксана и Лидия переглянулись и рассмеялись.

Я замахнулся вилкой, и тут позвонил телефон. Ближе всех к нему оказался Фомичев. Он снял трубку:

– Да. Фомичев. Пожалуйста. Это тебя, Андрей.

Я подошел к телефону. Говорил Кочергин. Он был краток. В развалинах старой, сгоревшей лет пять назад мельницы, что возле «казенного» леса, обнаружен склад. В нем два ящика сигнальных ракет, четыре ракетных пистолета, много карманных фонарей, маленькие зажигательные гранаты. Надо немедленно организовать засаду.

Я положил трубку и с кислой миной посмотрел на пельмени.

– В чем дело?

– Говори! – потребовали Фомичев и Дим-Димыч.

Я отвел их в сторонку и рассказал.

– А чего ты скис? – спросил Дима. – Это не такая уж мировая трагедия.

Скорее за пельмени! Я тоже поеду.

Ненастье поздней осени. Ни луны, ни звезд. Темень. По измятому небу волокутся растрепанные, взлохмаченные тучи. Завывает ветер, налетая шквалами на оголенные, беззащитные деревья.