Я встретился с недоуменным и разочарованным взглядом больших и мягких, точно бархат, глаз.
– Вы сделали все, что могли, и даже намного больше. Все ваши расходы я оплачу.
– Да разве дело в этом! – махнул рукой Плавский. – Но вы уверены, что я вам не понадоблюсь?
– Дело не в том, понадобитесь вы или нет, – объяснил я мягко. – Дальше рискованно и опасно пользоваться вашими услугами.
– Вы полагаете… – начал он.
Я угадал его мысли:
– Полагаю. Суздальский мог вас заметить?
– Да, пожалуй, – признался Плавский. – Он в конспирации имеет больше опыта и сноровки.
– То-то и оно, – заметил я. – Если даже не заметил, то может заметить.
Зачем же рисковать?
– Я понимаю… Вы правы, – согласился Плавский. – Все надо предвидеть.
– А теперь посидите здесь, – предупредил я друзей. – Вернусь скоро.
Моя беседа с местными чекистами несколько затянулась, но через час я, Плавский и Дим-Димыч были уже на Медниковской улице и осматривали дом, в котором жил Суздальский. Он оказался удобным, стоял один во дворе.
Потом мы бродили по набережной вдвоем с Димой: Плавский отправился на разведку в ресторан «Волга».
Сигнал от него поступил довольно скоро.
– Ужинает! – сообщил Плавский. – Сидит за столом в компании двух моряков в форме.
– Места свободные есть? – осведомился Дим-Димыч.
– Ни одного.
У входа в ресторан, прямо у дверей, околачивались три типа под приличным хмельком. Они выворачивали свои карманы и что-то подсчитывали.
Видимо, определяли финансовые возможности. Я легонько раздвинул их плечом, и мы вошли внутрь.
У стойки мне и Дим-Димычу подали по кружке пива и по паре раков.
Да, это был он, пропадавший и ускользавший. Он старательно прожевывал пищу и разглядывал своих со седей по столику. Мы пили пиво, закусывали раками и разглядывали Суздальского-Кравцова.
Времени оказалось достаточно не только для того, чтобы расправиться с раками и пивом, но еще и для того, чтобы накрепко зафиксировать в зрительной памяти облик человека с небольшой родинкой на левой щеке.
Расплатившись, мы вышли и встретили на Радищевском бульваре терпеливо поджидавшего нас Плавского.
По дороге я сказал:
– Предсказывать дальнейший ход событий я не берусь, но сдается мне, что карьера Суздальского подходит к своему финалу.
– Пора, – кивнул головой Дим-Димыч.
В полночь мы проводили Плавского на московский поезд.
28 сентября 1939 г
(четверг)
Погода резко переменилась. Похолодало. С Волги задул напористый, по-осеннему неприятный ветер. Он налетал порывами, озоровал, выметая остатки ушедшего лета.
У меня побаливала голова. Всю ночь в комнате между обоями и стеной надоедливо шуршала мышь. Поначалу я запустил наугад, по слуху, ботинок и, кажется, угодил в Диму. Потом я спустил с кровати ноги и затопал ими по полу. Мышь на несколько секунд умолкла, а потом вновь начала возню. Лишь под утро я немного уснул.
А Дим-Димыч выспался преотлично.
Утром мы опять наслаждались топленым молоком я заедали его хрустящим хлебом. Затем отправились в город.
Сейчас мы стояли на набережной у моста, на самом ветру, в некотором отдалении друг от друга и исподволь наблюдали, как наш подопечный совершает свою предобеденную прогулку. Наблюдали за ним не одни мы. Суздальский возбуждал во мне еще больший интерес, чем прежде. И для этого были причины.
Вчера я разговаривал по телефону с Тулой. Вернее, продолжил начатый разговор. Никак не удавалось узнать о содержимом оставленного Суздальским чемоданчика. Дежурный железнодорожной милиции оказался не в курсе дела и попросил позвонить на другой день самому начальнику отделения. То, что сообщил начальник, огорошило нас с Димой.
Оказывается, чемодан в течение трех суток преспокойно лежал на полке.
Сообразительный (теперь это очевидно) начальник отделения не разрешил до поры до времени интересоваться его содержимым. Считал, что оснований для этого не было. Какой-то инженер Плавский подозревает кого-то в убийстве своей жены, сам преследует этого «кого-то», путает сюда органы безопасности.
Вообще – дело темное. Подождать надо. И он распорядился ждать.
На четвертые сутки в полдень явился гражданин, предъявил квитанцию и паспорт на имя Суздальского Вадима Сергеевича и потребовал «свой» чемодан.
Фотокарточка на паспорте была копией с оригинала, то есть владельца паспорта. Но внешне новый Суздальский нисколько не походил на прежнего – ни по лицу, ни по росту, ни по возрасту. Помимо всего прочего, он оказался горбатым.
С чемоданом новый Суздальский отправился на службу, в проектную контору, где он занимал должность чертежника, и, поскольку обеденный перерыв закончился, приступил к работе.
Вечером Суздальский доехал трамваем домой, прошел в свою комнату и закрылся.
Жил он одиноко в коммунальной квартире.
Через полчаса сильный взрыв потряс дом. Потух свет, посыпалась штукатурка, вылетели стекла. Взрыв произошел в комнате Суздальского. Его нашли разорванным на части. От чемодана осталась четвертушка ручки. Обыском, произведенным в комнате, удалось обнаружить телеграмму из Москвы, спрятанную в кармане летнего пальто. Она гласила: «Все переслал. Можешь получить.
Валентин».
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – заметил Дима, когда мы шли опять к ресторану, где оставили подопечного. У нас он спровадил на тот свет Брусенцову, в Благовещенске кокнул Рождественского, а в Туле подорвал Суздальского. Смотри, и тут еще сделает покойника!
– Все возможно. Все возможно, – ответил я.
Начальник милиции из Тулы сообщил мне еще одну любопытную подробность.
Оказывается, Суздальский появился в Туле всего полтора месяца назад. До этого он жил в Москве и работал, как я понял, в тресте канализации. И Брусенцова прежде работала в Москве И Рождественский.
– Кто поручил этому подлецу приводить в исполнение приговоры? – спросил Дима.
– Очевидно, тот, кто их выносил.
– А быть может, он сам и судья и палач?
– Тоже возможно.
Мы прошли мимо ресторана. В окно был виден Кравцов (фамилия Суздальский уже отпадает), рассчитывавшийся с официантом. Он, должно быть, дал ему на чай, потому что официант поклонился и изобразил на лице улыбку.
Через минуту Кравцов вышел, огляделся и уже хотел перейти улицу, когда к нему привязались трое подвыпивших мужчин, кажется, те самые, что толкались у входа в день нашего приезда. Они или просили у него закурить, или навязывались в компанию – издали понять было трудно. Один взял Кравцова под руку, но тот резко оттолкнул его. Поднялся шум. Выскочил швейцар, раздался свисток, стали сбегаться прохожие.