По дурости.
На этом месте Угрюмый прервал рассказ и попросил сигарету. Прервался он с очевидной целью проверить, какое впечатление произвела на нас эта история.
Демьян и я молчали.
– Вы, конечно, можете счесть это мое откровение запоздалым, похожим на холостой выстрел, – заговорил опять Угрюмый. – Это как вам угодно. Но оно таит в себе огромный, я бы сказал, значительный, смысл.
– Быть может, мы смотрим на вещи разными глазами? – заметил Демьян.
– Не думаю. Я еще не закончил, – заметил Угрюмый и продолжал: – Дело в том, что штурмбаннфюрер Земельбауэр не дал хода этим письмам. Они и поныне лежат в его сейфе. И уж, конечно, ни Кальтенбруннер, ни Гитлер не посвящены в тайну братьев Путкамер. В противном случае Земельбауэр не сидел бы в этой дыре, а скакнул бы вверх, а оберстлейтенант Конрад Путкамер не возглавил бы школу абвера, что в шестнадцати километрах отсюда, в бывшем санатории «Сосновый». Это я так думаю. Да и мне бы перепало кое-что – во всяком случае, Земельбауэр обещал.
Я и Демьян переглянулись. Чтобы не дать понять Угрюмому, как мы восприняли преподнесенную им историю, я задал отвлеченный вопрос:
– Вы пишете, что в 1935 году в Гомеле к вам явился человек?
– С полномочиями СД. И я не назвал его? – спросил в свою очередь Угрюмый. – Вы это хотели спросить?
– Да.
– Я не знаю его имени. Это мой бывший шеф – Аккуратный. Он появился неожиданно и меня учил поступать точно так же. Живет он где-то под Москвой.
– Живет? – переспросил я.
– Да, я хотел сказать именно это, – подтвердил Угрюмый. – И я найду его вам. Из-под земли вытащу.
Я еле сдержался, чтобы не выругаться. Так вот откуда эта самоуверенность!
– Хорошо, – произнес я, – к этому мы еще вернемся. А теперь вот что…
Дайте характеристику начальнику гестапо Земельбауэру.
– Что он за человек? – подхватил Демьян.
– С удовольствием, – усмехнулся Угрюмый. – Земельбауэр человек жадный, тщеславный, завистливый и, ко всему прочему, мой дальний родственник по матери. Что-то вроде троюродного дяди. Его брат как раз и устраивал мне отъезд из Германии под видом военнопленного Лизунова.
Мы прервали допрос и вышли из убежища. С Угрюмым остался Костя.
– Вот это фрукт, – шумно вздохнул Демьян, когда мы оказались в Костиной избушке.
– Редчайший, – согласился я.
– Вы понимаете, если он сказал правду насчет этих писем, можно взять за жабры подполковника Путкамера.
– Почему только его?
– А кого еще?
– А Земельбауэра? Уж не думаете ли вы, что Гитлер погладит по головке гестаповца, который прячет в своем сейфе нити заговора?
– Вы правы… Вы правы… – проговорил Демьян. – Но письма-то не у нас.
– Да, они в сейфе Земельбауэра.
– Знаете что? – Демьян начал крутить пуговицу моего пиджака. – Этот мерзавец еще поживет… Сейчас же садитесь и пишите донесение своему полковнику.
– Есть! – ответил я.
27. У Гизелы
Гизела выпила свое вино залпом, поставила стакан на стол и сказала:
– Ты сделаешь меня пьяницей. Мне уже начинает нравиться. Вчера я даже подумала: хорошо бы выпить глоток-два. Честное слово.
– Но я-то ведь не пьяница! – возразил я.
– Слава богу. Сейчас мы будем пить кофе. Я быстренько.
Девять дней я не видел Гизелу. Только девять, но они показались мне годом. Дважды за это время я подходил к ее дому, но постучать не мог.
Маскировочные шторы плотно закрывали окна, и в одном из них торчала открытая створка форточки. Это наш условный знак: в доме кто-то посторонний.
Подленькое чувство ревности сосало где-то под сердцем. Кто? Шуман?
Земельбауэр?
Сегодня суббота. Горячка последних дней несколько приглушила душевную боль. И вот снова покойная тишина, снова рядом Гизела.
Когда мы распили кофе, я спросил ее:
– А что тебе мешало выпить вчера?
Она сощурила свои зеленые продолговатые глаза и, помешивая ложкой кофе, сказала:
– Клади больше сахара!
– Не люблю сладкое.
– Тебе это нужно.
– Мне? Зачем?
Она ответила на мой первый вопрос:
– Вчера мешал Килиан, а до этого Шуман. Доктор редкий пакостник. Он говорит, что бросит из-за меня жену. Ты видел мой снимок? В спальне… Он бесцеремонно забрал его, чтобы увеличить и оставить себе на память.
– А откуда взялся полковник?
– Из Берлина. Он хуже Шумана. И опаснее. Этот может мстить. Он пытался убедить меня, что теперь я нуждаюсь в защите и что этой защитой может быть только он. Я ему просто сказала: "Разводитесь с женой, я выйду за вас".
У меня захватило дух:
– Ты так сказала?
– Ну да. Я же знаю, что он никогда не разойдется.
– А почему он оказался в Берлине?
– Тебе интересно?
– Хм… Как тебе сказать… Я спокоен, когда он дальше от тебя.
Гизела понимающе кивнула и рассказала, что полковника Килиана вызывали в ставку Гитлера. Килиан получил повышение и убыл в распоряжение генерала Моделя. Полковник очень быстро продвигается по служебной лестнице.
– Он сказал мне, – продолжала Гизела, – что в самом скором времени станет генералом. Сейчас же после начала наступления.
– Какого наступления? – неожиданно вырвалось у меня.
– Ты любопытен, как женщина. Это же военная тайна. Ты хочешь, чтобы я попала под суд?
– Боже упаси!
Гизела рассмеялась:
– Тебе интересно все: и то, о чем я рассказываю, и то, о чем умалчиваю.
Но я скажу… Уверена, что ты не подведешь меня. Если верить Килиану, то в ближайшее время наступление начнут две армейские группы – «Центр» и "Юг".
"Значит, мы не ошиблись, – заметил я про себя. – Бесспорно, концентрация сил происходит в районе Орла и Белгорода. Так мы и сообщаем Большой земле".
Закончив ужин, мы сели на диван. Гизела подобрала под себя ноги. Я спросил ее:
– Тебе хорошо со мной?
– Очень. Ты согрел мою душу.
– Ей было холодно?
– Ты не веришь?
– Верю. Но были же у тебя когда-нибудь радости?
Гизела не сразу ответила. Она долго смотрела в одну точку задумчивым взором. Мне почему-то показалось, что она не хочет говорить на затронутую тему. Но я ошибался. Она заговорила: