Парк Горького - читать онлайн книгу. Автор: Мартин Круз Смит cтр.№ 15

Наташа, смуглая и такая хрупкая, что могла бы носить детскую одежду, пополняла семейный бюджет гонорарами за статьи для агентства печати «Новости» и ежегодно делала аборты: она не могла пользоваться пилюлями, хотя и снабжала ими своих друзей. Вперед!

Дача была в тридцати километрах к востоку от Москвы. Как обычно, Миша пригласил к себе человек восемь друзей. Когда приехавшая компания, сбивая с ног снег, появилась на даче, нагруженная хлебом, банками селедки и бутылками спиртного, их уже встречала натиравшая лыжи молодая пара и толстяк в тесном свитере, пытавшийся растопить печку. Прибыли другие гости: режиссер научно-популярных фильмов со своей любовницей; танцовщик балета, по-утиному шагавший рядом с женой. С дивана без конца падали лыжи. Опоздавшие, женщины отдельно, мужчины отдельно, переодевались для прогулки на воздухе.

— Чудесное утро, — бурно восхищался Миша. — Какой снег — цены нет!

Зоя сказала, что останется с Наташей, которая все еще оправлялась после очередного аборта. Снег перестал, земля покрылась глубокими сугробами.

Миша с удовольствием прокладывал лыжню. Аркадий шел следом, останавливаясь время от времени, чтобы полюбоваться окружающими холмами. Он шагал неторопливо: догнать проваливающегося в снегу Мишу не составляло труда. Через час они остановились. Миша счищал намерзший на крепления снег, Аркадий сбросил лыжи и присел.

Белое дыхание, белые деревья, белый снег, белое небо. Стройные, как женщины (типичное сравнение), березки. Аркадию же они больше напоминали костыли.

Миша сбивал снег так же, как выступал в суде, — яростно, напористо. У него был могучий голос, который так же подходил его тщедушной фигурке, как огромный парус маленькой лодочке. Он изо всех сил молотил по лыжам.

— Аркаша, у меня проблема, — он бросил лыжи.

— Кто она на этот раз?

— Новая сотрудница, ей всего девятнадцать. Боюсь, Наташа догадывается. Что делать, в шахматы я не играю, спортом не занимаюсь, что тогда остается? Самое смешное, что эта девочка — самая невежественная особа, каких я когда-либо встречал, а для меня ее мнение — вопрос жизни и смерти. Любовный роман — не такое веселое дело, когда ты в нем по уши. И не дешевое Ладно, — он распахнул куртку и достал бутылку вина, — французский сотерн, танцор привез, ты его видел — болтался по дому. Лучшее в мире десертное вино. Закусывать нечем. Будешь?

Миша снял фольгу и протянул бутылку Аркадию. Тот, ударив по дну, выбил пробку. Сделал большой глоток. Вино было янтарного цвета, приторно сладкое на вкус.

— Сладкое? — спросил Миша, заметив гримасу Аркадия.

— Не такое, как некоторые наши вина, — ответил Аркадий.

Они по очереди прикладывались к бутылке. С веток падали шапки снега, то с тяжелым глухим стуком, то невесомо. Аркадий любил общаться с Мишей, особенно когда Миша наконец умолкал.

— Зоя все еще жмет на тебя насчет партии? — спросил Миша.

— Я и так в партии.

— Вряд ли этого достаточно. Что тебе стоит быть поактивнее? Сходить раз в месяц на собрание, где, если скучно, можно почитать газету. Раз в год проголосовать, пару раз поучаствовать в распространении заявления против Китая или Чили. А ты даже этого не делаешь. Партбилет тебе нужен только потому, что без него ты не был бы старшим следователем. Всем это известно, так почему не извлечь из этого пользу, походить в райком, завязать там связи.

— У меня всегда были веские соображения не ходить на собрания.

— Не сомневаюсь. Потому-то Зоя так бесится. Нужно и о ней немножко подумать. С твоей биографией тебе прямая дорога в инспектора Центрального Комитета. Разъезжал бы по всей стране, проверял, как соблюдаются законы, проводил кампании. При одном твоем появлении местные милицейские генералы клали бы в штаны.

— Меня это не очень прельщает.

— Неважно. Главное, что получишь доступ в магазины Центрального Комитета, будешь ездить за границу, сойдешься с нужными людьми, двинешься вверх по служебной лестнице.

Небо было чистое и гладкое, как хороший фарфор. Заскрипит, если потереть пальцем, подумалось Аркадию.

— Все мои слова впустую, — заметил Миша. Поговори с Ямским, он к тебе расположен.

— Разве?

— Аркаша, что сделало его знаменитостью? Опротестованное дело Вискова. Ямской в Верховном суде обвиняет должностных лиц, которые незаконно арестовали и приговорили молодого рабочего Вискова к пятнадцати годам по обвинению в убийстве. Подумать только, московский городской прокурор Ямской вдруг выступает защитником прав личности! Новый Ганди, если верить «Правде». А кто возобновил следствие? Ты. Кто вынудил Ямского действовать, пригрозив, что выступишь с протестом в юридических журналах? Ты. И тут Ямской, видя, что тебя не перешибешь, поворачивает на сто восемьдесят градусов и становится главным героем этой истории. Он же тебе по уши обязан. И поэтому, возможно, хотел бы сплавить тебя с глаз долой.

— С каких это пор ты разговариваешь с Ямским? — заинтересовался Аркадий.

— Пришлось недавно. Были маленькие трудности с клиентом. Тот утверждал, что переплатил мне. Не переплачивал он мне. Я же выручил этого сукина сына. Во всяком случае, прокурор оказался на удивление понятливым. Между делом вспомнили и тебя. Случай довольно скверный, хватит об этом.

Значит, Миша запросил столько, что даже оправданный пожаловался? Понятие «продажный» никогда не приходило ему в голову применительно к другу. Казалось, что и Миша удручен своим признанием.

— Я же его выручил. Знаешь, как редко это бывает? Известно, для чего нанимают адвоката. Ты платишь человеку за то, чтобы он выступал в суде по своему усмотрению, без оглядки на тебя. Верно? В конце концов, тебя бы не судили, если ты не виноват, а я не хочу быть соучастником, мне нужно беречь свое доброе имя. Еще до того как обвинитель поднимет свой указующий перст, я публично осуждаю деяния этого преступника. Я не просто оскорблен в своих чувствах, я питаю к нему отвращение. Если моему клиенту повезет, я, возможно, упомяну, что он ни разу не пернул в День Красной Армии.

— Неправда. Ты на себя наговариваешь.

— Во всем, что я сказал, есть доля правды. За исключением одного этого случая — не знаю почему, но здесь я сделал все, что мог. Мой клиент не был жуликом, у него малые дети, он хороший сын и помогает больной матери, она рыдала в первом ряду, он скромный ветеран труда, надежный товарищ и работает, не жалея сил. Он не вор, он просто слаб. Советский суд, этот клюющий носом судья и два невежественных заседателя, жесток, да, жесток, как феодал, но в такой же мере — человечен. Прояви дерзость — и все пропало. Но упади им на грудь, скажи, что виновата водка, женщина, что подзащитный не знал, что творил, и кто знает, как обернется дело? Конечно, все так делают, но, чтобы подняться над заурядным пафосом, надо быть артистом. И у меня получилось, Аркаша. Я даже заплакал, — Миша помолчал. — Зачем я запросил столько денег?

Аркадий не знал что сказать.