Достав ювелирную лупу, он внимательно исследовал углубление, поворачивая его к свету так и эдак, чтобы выяснить истину.
Это был выгравированный символ, но не иероглиф, а родовой герб, по-японски «мон».
Взяв карандаш и лист бумаги, Яно тщательно перерисовал увиденное, а когда взглянул на свой рисунок, то поразился. Изображение напоминало морской гребной трехлопастный винт, установленный на каком-то подобии щита. Это озадачило Яно. Подобными винтами были оснащены торпеды Императорского флота. Такому не было места в семнадцатом столетии.
Яно обратился к справочнику «Моны: японские родовые гербы», составленному одним из западных первопроходцев в области азиатского искусства, странным калифорнийцем по имени Уиллис М. Хоули, посвятившим свою жизнь всему, связанному с культурой самураев. Хоули был одним из немногих западных специалистов, к которому с уважением относились кузнецы и полировщики пятидесятых и шестидесятых годов; его познания были поистине энциклопедическими. На Западе у него одного хватило терпения собрать и классифицировать тысячи японских монов.
Яно вздохнул. Потребуется несколько часов, чтобы просмотреть все эти бесчисленные страницы с изображениями. Он взглянул на часы. Уже очень поздно. Ему давно пора лечь спать.
Но затем Яно подумал: «Нет, надо начать. Хотя бы начать. А завтра продолжить. Работа предстоит очень долгая».
Однако, как выяснилось, книга была систематизирована не в алфавитном порядке, а по общим элементам. Перелистывая страницы, Яно увидел восемнадцать основных элементов, изображенных четкими черными линиями без полутонов. Среди них были такие вечные символы, как хризантема, хурма, дыня, маранта, китайский колокольчик, — но, разумеется, никакого торпедного винта. Там были также клен, каштан, ястребиные перья, свиток шелка, кролик, летучая мышь, стрекоза, наконечник стрелы. И вдруг — гребной винт торпеды! Нет-нет, это же боевой веер. Веер!
Быстро раскрыв книгу на странице 59, Яно обнаружил восемнадцать различных типов вееров, но ни один из них не подходил. Он вернулся чуть назад и нашел десятки вееров других типов: веер-кипарис, веер-перо, складной веер, веер-конопля. Он всматривался красными от усталости глазами в каждый из трехлистных символов и наконец нашел то, что нужно. Яно снова и снова сравнивал три рисунка: слегка расплывающееся по краям изображение в лупе, складывающееся, когда свет падал под определенным углом, из крошечных выгравированных штришков четырехсотлетней давности; свой собственный рисунок карандашом на листе белой бумаги, большего размера, но, естественно, более грубый, и смелый черно-белый набросок, выполненный Хоули, размером дюйм на дюйм, однако поразительно отчетливый — три листа, помещенные наверху какого-то V-образного приспособления, которое, как теперь видел Яно, являлось веером. Кто мог сказать, какой смысл несут в себе три листа? На самом деле это уже не имело значения. Яно нашел то, что искал. Он провел пальцем по иероглифам кандзи, которыми было записано имя рода, затем прочитал латинизированный вариант…
Род Асано из Ако.
Пораженный, Яно откинулся назад. У него гулко застучало сердце.
К этому роду принадлежал самый знаменитый самурай в истории. Однако чувство, которое испытывал сейчас Яно, никак нельзя было назвать душевным подъемом.
Скорее, вернулся призрак. Если лезвие действительно было связано с родом Асано и его кровавой историей и если имя Норинага также имело связь с Асано, тогда меч неожиданно приобретал небывалую ценность, однако для Яно гораздо важнее была слава: клинок оказывался редким представителем «культурных ценностей», достойным тщательной реставрации и демонстрации в лучших музеях Японии. Его прошлое ассоциировалось с заговором, набегом, поединком, смертью, массовым сеппуку (вспарыванием живота) — словом, в нем воплотился весь самурайский дух, все самое чистое и возвышенное, что значили самураи для Японии и всего мира.
Яно подумал: возможно ли?
Однако подобное было более чем возможно. Он мысленно перебрал все вероятности. После того как лезвие было отобрано у одного из ронинов,
[14]
который провел с этим мечом самую кровавую ночь в истории Японии, его потеряли или похитили, и никто не догадывался о его происхождении. Ту кровавую ночь заслонили другие события, не менее жестокие, не менее кровавые. Но вот в 1748 году кукольный театр поставил пьесу «Сокровища преданных вассалов», и о тех далеких событиях узнали самые широкие слои населения. Впоследствии этот сюжет не раз использовался в постановках театра кабуки, и все же по-настоящему бессмертным его сделали гравюры на дереве работы величайших мастеров. Наиболее известными среди них являются работы Куниёси, посвятившего той далекой ночи одиннадцать отдельных гравюр и двадцать триптихов.
Но к этому времени сам клинок был потерян: он переходил из семьи в семью, из одного оружейного магазина в другой и в порыве великой патриотической лихорадки был передан правительству вместе с сотней тысяч других лезвий, после чего его укоротили, безжалостно отполировали на станке, одели в безликую армейскую фурнитуру и отправили на войну, где его ждали новые приключения. Наконец он оказался в руках отца Яно, а затем в руках того американца. И вот он вернулся домой.
Яно ощутил страх.
Он нашел не клад, а огромную ответственность. Меч не просто стоит многие миллионы — он является достоянием нации. Ради такого могут убить. У него есть слава, есть прошлое, есть история, есть…
Если только кому-то о нем известно.
В этом был ключевой вопрос: известно ли кому-то о мече? Кто может о нем знать?
Внезапно Яно услышал звон разбитого стекла.
Затаив дыхание, он прислушался, чувствуя, как гулко колотится сердце.
Раздался крик: «Хай!»
Это был боевой клич.
Яно схватил единственное годное к бою оружие, которое оказалось под рукой, — катану син-синто 1861 года.
Нии слушал.
— Молодые воины синсэнгуми, вам предстоит пролить кровь. Готовы ли вы? Есть ли у вас сила, решимость, сталь в душе? Или вы такие же, как они, развращенные неженки?
Кондо-сан говорил быстро, с запалом.
— Вы слоняетесь по магазинам и красите свои волосы в голубой цвет, а ногти в черный? Вы дергаетесь в варварских плясках и протыкаете свое тело, увешивая его безделушками? Вы бездумно, словно кролики, совокупляетесь в грязных переулках и на сиденьях машин? Вы отравляете свой организм наркотиками и живете в призрачном наслаждении? Или же вы тверды и полны решимости, воины бусидо, мужественные и преданные делу? Вы самураи?
— Мы самураи! — раздался крик.
Они вчетвером сидели в задней части грузового фургона. В четыре часа утра токийский пригород был погружен в тишину. Фургон стоял перед домом Яно. Все четверо были в черных шароварах, черных куртках и специальных черных носках с отдельным большим пальцем, чтобы можно было носить сандалии. Каждый был вооружен двумя клинками — острым вакидзаси и катаной китайского производства, и у каждого был девятимиллиметровый бесшумный пистолет «глок».