Крутые парни - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Хантер cтр.№ 4

Но в четыре часа, после занятий в тренажерном зале, Лэймар шел в надзирательский душ, а Оделл отправлялся на кухню кормить своих кошек. На час Ричард оставался предоставленным самому себе и должен был выживать на свой страх и риск. Чтобы время проходило незаметно, он забивался в угол камеры и сидел там тихо, как мышка, думая о художниках разных школ, о которых ему приходилось читать. Это помогало преодолевать дикий страх перед тюрьмой.

Он был всегда испуган. Он знал, что был пищей. Да, да, именно так. Пищей. Он был слабым белым человеком, лишенным уголовных навыков и природной смекалки, у него не было никакого оружия, и он страшно боялся насилия. Он был самым низшим звеном мак-алестерской пищевой цепочки. Он был планктоном. Если Бог создал его не для того, чтобы он был съеден, то тогда за что, за какие грехи, он, без всякой вины Ричарда, заточил его в тюрьму?

Ричард твердо знал, что он очень талантлив. Окружающие постоянно строили ему козни, и только поэтому он не достиг заслуженной славы. Но он знал, что видит то, чего не видят другие, и чувствует то, что недоступно многим. Видимо, он был по натуре очень восприимчив и мог прозревать слишком многие вещи, за что его ненавидели окружавшие его посредственности.

Но такова доля художника. В обществе филистеров ему приходится нести тяжкий крест, и он с радостью понесет его.

Ричарду был тридцать один год. Голову венчала высокая копна светлых волос, а лицо было слишком гладким для его возраста. У него было длинное податливое туловище и очень вялая разболтанная походка. Создавалось впечатление, что его ноги слишком нежны, чтобы носить тяжесть тела. По профессии он был учителем рисования, до того, как стать им, он закончил Мэрилендский институт искусств в Балтиморе, но по складу души он, несомненно, был истинным художником и последние двадцать лет провел, пытаясь разобраться в сложностях передачи форм человеческого тела. Эту проблему он так до сих пор не решил. Но... впереди 877 дней заключения, в течение которых он надеялся сосредоточиться и найти какой-то способ ее решения...

— Ричард, детка, оторви-ка свою задницу от койки!

Ричард очнулся от своих грез, поднял глаза и увидел Лэймара, который буквально вломился в камеру. Он так спешил, что даже забыл вытереть голову после душа.

— Ох, а я...

— Слушай, нам надо сматываться. Сейчас ты пойдешь на кухню и приведешь сюда этого долбаного Оделла. Ты меня понял?

Ужас холодной волной смыл краску с лица Ричарда. Он лихорадочно сглотнул, словно у него во рту был бильярдный шар. Двор превращался в охотничьи угодья, когда такие кролики, как он, появлялись там без прикрытия. Черные изобьют его до полусмерти. Члены Арийского братства разукрасят его ритуальной татуировкой. Голубые поимеют его во все естественные отверстия. Индейцы поджарят его на костре. Охранник может выстрелить по нему, чтобы попрактиковаться в стрельбе по движущейся мишени.

— Ричард! — рявкнул Лэймар. — Сегодня ты наконец станешь мужчиной. Я только что убил здоровенного ниггера в надзирательском душе и...

— Ты... что? Ты у...?

В ту же секунду Лэймар оказался верхом на Ричарде, прижав его к полу. Рукой он прикрыл рот художнику.

— Слушай меня, Ричард. Я не доживу до ночи, если не слиняю отсюда вместе с беднягой Оделлом. Как ты думаешь, братишка, что будет с тобой, когда мы уйдем? Тебя будут иметь все, кому не лень, самые распоследние педики будут напропалую пользовать тебя. На твоей заднице сделают татуировку: «Место общего пользования». Понял, сынок? Сейчас я не могу показаться во дворе, потому что именно в это время я должен сидеть верхом на хрене Малютки Джефферсона. Так что нам надо срочно рвать когти.

— Рвать когти?

Это было непостижимо для Ричарда.

— Да, парнишка. Мы собираемся в отпуск, прежде чем начнется вся эта хреновина.

* * *

Ричард понимал, что все дело в отношении. Все, что требовалось, — это манера поведения, осанка, от которой за версту несет насилием и которая предупреждает всех, что ты крепкий орешек.

Он придал себе надутый и важный вид и пружинистым шагом вышел во двор. Развернув плечи и выпятив грудь, он шествовал по ярко освещенному солнцем пространству. Он — мужчина. Никто не посмеет прикоснуться к нему.

— Кис-кис-кис, — нараспев поманил его какой-то черный.

Вслед за этим кто-то издал губами чмокающий звук.

Гигантский язык облизнул толстые губы в вожделенном предчувствии радости насильственного секса.

Ричард сник. Колени его затряслись, стало неимоверно тяжело дышать — каждый вдох и каждый выдох давались с большим трудом. В глазах мутилось от страха. Он шел, высоко подняв голову, притворяясь, что его вовсе не интересуют крики, которыми его приветствовали со всех сторон, хотя на самом деле от ужаса Ричарду хотелось заплакать навзрыд. В нашей Вселенной нет места комфорту — его попросту не существует нигде и, наверное, никогда не было, его просто не может быть. Это был дарвинизм — дарвинизм без прикрас, выставленный на всеобщее обозрение, практический дарвинизм. Не только сильный съедал слабого, сильных здесь тоже ели с неменьшим успехом. Тюрьма — это первобытный вертеп, фестиваль людоедства.

— Миссис Лэймар Пай, сладкая крошечна, какая у тебя попка, как у большой болонки, — нежно пропел ему вслед кто-то, издав напоследок длинный звук, долженствующий обозначать повизгивание ласковой собачки.

Больше всего его поражало, что заключенные пользуются здесь такой свободой. И это тюрьма? Он воображал, что тюрьма — это множество изолированных камер, где можно спокойно сидеть и читать книги. Но нет. Камеры открывались в семь часов утра, заключенных считали по головам, а потом охрана переставала ими интересоваться. Люди передвигались па территории тюрьмы как кому заблагорассудится. Только немногие из сидевших выполняли какие-то работы, остальные занимались, кто чем хотел: некоторые кругами ходили по двору, другие бесились как умели, до седьмого пота качали железо или играли в странную разновидность гандбола, стуча мячом о стенку. Насилию, которое совершалось здесь постоянно и походя, никто не придавал особого значения. Это была дикая степь, панорама человеческой деградации. Вокруг возвышались белые стены, стиснувшие семьсот заключенных в пространстве, предназначенном для трехсот. На вышках стояли вооруженные автоматическими винтовками охранники, которые только номинально следили за порядком.

— Эй, pachuko [2] , гринго [3] Ромео приготовил тебе одну штучку, может, ты захочешь ее пососать, радость моя, иди ко мне.

Это мексиканцы. Сами себя они называли cholos [4] . Они были так же отвратительны, как ниггеры. Сексуальные, изящные мужчины, все время смеющиеся, глаза их постоянно излучают страсть, в одежде мексиканцы придерживались причудливого стиля, предпочитая носить цветные носовые и головные платки. Одеты они бывали всегда в ослепительно белые пляжные футболки, У черных были свои пристрастия: знойную, темпераментную музыку своей культуры они принесли и сюда, их голоса, поющие рубленые мелодии, можно было услышать в любое время дня и ночи. Негры были похожи на великолепных эбонитовых воинов. Казалось, что их рельефные мышцы вырезаны из черного первосортного антрацита, тела их блестели от пота, выглядели они очень грациозно и весьма гордились этим. Как страшно, Боже, как же Ричарду было страшно. Вот показались члены банды краснокожих, они сами называли себя Н-Д-Н-З. Эти буквы вытатуированы v них на оицепсах неизвестным гением каллиграфии. Они равнодушно смотрели на него своими плоскими глазами, словно Ричард не существовал вовсе. Они никогда не дразнились и не звали его, но он чувствовал, что они тоже не прочь помучить его, просто от скуки.