Музы дождливого парка - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Корсакова cтр.№ 35

— И разберись! — поддержал его Эдик. — Что-то мне все это очень не нравится. — Он снова отхлебнул из фляжки, бросил на Марту внимательный взгляд. — А ты хитрая! — сказал почти с восхищением. — Всех нас провела. Сообщника вон себе даже нашла. Вы же знакомы, да?

— Шапочно. Крысолов со светской чопорностью поклонился Марте. — Виделись пару раз. А у вас, Эдуард, большой долг? — вдруг спросил он безо всякого перехода.

— Какой долг? — Эдик, приложившийся к фляжке, от неожиданности поперхнулся. Закашлялся, обдав брызгами коньяка платье Верочки.

— Карточный. — Крысолов продолжал улыбаться, но в улыбке его больше не было никакой светскости. — Хватит вашей доли, чтобы его покрыть?

— Самый умный, да? — буркнул Эдик, но по его затравленному взгляду было совершенно ясно, что Крысолов попал не в бровь, а в глаз.

— Да ты подготовился, как я посмотрю, наследничек! — В глазах Ильи полыхал недобрый огонь.

— Подготовился. — Крысолов кивнул. — Ваши кредиторы тоже подготовились. Бумаги вот-вот окажутся в суде.

— О как! — радостно отозвалась Анастасия. — Так наша акула бизнеса, оказывается, банкрот!

— Стихни! — Илья бросил полный ярости взгляд на сестру, потом сквозь сжатые зубы процедил: — Так, а прислуга что здесь до сих пор делает? Вон пошли! Оба!

Зинаида обиженно вздрогнула, кутаясь в растянутую вязаную кофту, прошла к выходу. Аким молча распахнул перед ней дверь, выходя, обвел присутствующих долгим взглядом.

— И чтобы не подслушивали мне! — прикрикнул Илья, уголком шелкового галстука стирая с лица пот.

— Ба-а-а-нкрот... — пропела Анастасия и выпустила идеально ровное колечко дыма.

— А ты сука! Думаешь, я не знаю, что твой парижский проект накрылся медным тазом?! Выискалась, понимаешь, мадам Шанель! Обмишурил тебя твой французишка, без портков оставил и слинял! — Илья брызгал слюной, от его светского лоска не осталось ни следа.

— Ах, мне нужно в Париж! — истерично рассмеялась Верочка. — Ах, мне скучно в этом вашем захолустье! А Париж, оказывается, дырка от бублика!

— Сама ты дырка от бублика! — Анастасия стряхнула пепел прямо на ковер. — Курица пустоголовая! Скачешь из койки в койку, вертишь задницей, а у самой за душой ни гроша. Жила всю жизнь на Натины подачки.

— Так я и не скрываю! — Верочка расплылась в злорадной улыбке. — Только вот мне, курице пустоголовой, в отличие от вас, умных, долги возвращать никому не нужно. Я по средствам жила, без Парижей и лишних понтов! Я не пропаду, Настенька, ты за меня не переживай! Я молодая, красивая. Это твой поезд уже давно ушел...

Как же все это мерзко, как предсказуемо... Марта загасила сигарету. Все, нечего ей больше делать в этом гадюшнике...

— А куда это ты собралась? — змеиное шипение Ильи настигло ее уже у двери. Мы тут друг о друге уже много всякого интересного узнали, по-родственному, так сказать. Только ты не при делах осталась. Может, поведаешь нам, за что бабка на тебя сначала ополчилась, а потом вдруг так облагодетельствовала? Давай, потряси грязным бельишком, сестренка!

— Пошел к черту! — Марта не стала даже оборачиваться, со всей силы хлопнула тяжелой дубовой дверью, дышать сразу стало легче, хотя бетонная глыба тревог и сомнений, обрушившаяся ей на плечи после смерти Наты, никуда не делась.

Вот, не стало Наты, и карточный домик родственных отношений разрушился в одно мгновение. Она вырастила их всех практически с пеленок, не делила на своих и чужих, а они от нее отказались. От нее и от кровных уз. Ради денег...

Творец, 1938 год (Каллиопа и Терпсихора)

Это был дивный во всех смыслах день — день его триумфа, день обретения новой музы.

А ведь Савва и не чаял, что такое возможно, за годы жизни с Прасковьей почти привык к тому, что душа больше не горит, не рвется в эмпиреи! Отвык от света.

Свет, исходящий от незнакомки, был так ярок и так пронзителен, что Савва почти ослеп от этого неземного сияния. Не видел никого и ничего, отвечал на вопросы гостей невпопад, даже перепутал названия собственных картин, чего с ним отродясь не бывало.

Тонкая, изящная, будто китайская статуэтка, с каштановыми волосами, уложенными в высокую античную прическу, с огромными, чуть раскосыми глазами и не по-славянски смуглой кожей, она ни на шаг не отходила от плюгавого, совершенно невзрачного мужичка в форме НКВД. Ее тонкие пальчики трепетно вздрагивали на его согнутой в локте руке, а высокие скулы расцвечивал яркий румянец, стоило ей поймать не в меру пристальный взгляд Саввы.

Да, он знал, что производит на женщин впечатление. Он был из тех мужчин, которые с возрастом становятся лишь интереснее. В чем тоже ощущалось что-то ненасытное, азиатское, и глаза его временами полыхали дьявольским огнем, в котором расплавилось не одно дамское сердце. Но он не рвался в чужие объятия. Женщина сама по себе не представляла для Саввы интереса, если только от нее не исходил свет, заставляющий сердце быстро биться, заставляющий забывать об осторожности и благоразумии, вынуждающий жадно ловить каждый вздох, каждый взгляд той, которой суждено стать его музой.

Рядом, будто почуяв неладное, тяжко вздохнула Прасковья, его развенчанная муза. Здесь, на его персональной выставке, в окружении успешных и властных, ухвативших удачу за хвост, она в своем уродливом, давно вышедшем из моды бархатном платье казалась чем-то нелепым и ненужным. Не человеком даже, а отслужившей свой срок вещью. Под ее по-собачьи преданным, все понимающим взглядом Савве захотелось взвыть, оттолкнуть эту женщину, убежать, чтобы не видеть больше никогда. В чистейшем свете новорожденной музы Каллиопа умерла окончательно.

- Саввушка, что-то нездоровится мне. - Голос Прасковьи пошел трещинками. — Голова кружится, и сердце щемит. Я бы домой пошла?..

На что она рассчитывала? На то, что он уйдет следом за ней со своей самой первой, самой важной выставки?!

— Иди! — Он улыбался ей вежливо и холодно, как чужому человеку. А они ведь отныне и есть чужие люди, не осталось между ними ничего, истлело, осыпалось пеплом. — Меня к ночи не жди. Сама видишь, как тут все...

— Вижу, Саввушка. — В прощальном взгляде — мольба пополам с неверием. — Изменился ты, Саввушка.

— Изменился, Прасковья. — Нет смысла отрицать то, что очевидно, что зажигает жадным огнем глаза, а ладони делает влажными от совершенно мальчишеского волнения.

— Разлюбил. — Она не спрашивала; она сама, без его подсказки, вынесла смертный приговор их семейной жизни.