— Это твоей Степаниде. Чтоб ей не обидно было.
Я взглянула на него с благодарностью.
Но вот объявили, что самолет из Москвы прибыл. Я замерла в
ожидании.
— Аська! — раздался вдруг Мотькин вопль. — Аська!
Мы бросились друг другу в объятия. Потом отстранились —
посмотреть, насколько мы переменились за это время. Меня поразила Мотькина
бледность и худоба. Она была почти прозрачная. А глазищи теперь занимали
пол-лица. У меня сжалось сердце.
— Мотька, ты так похудела! Ты здорова?
— Здорова, как корова! Только устала до чертиков. Ой, Аська,
мне столько надо тебе рассказать.
И тут я взглядом наткнулась на Степаниду. Она стояла позади
Мотьки с довольно-таки хмурым видом.
— Степанида, привет! Дай-ка я тебя поцелую. А ты выросла и
похорошела!
Степанида позволила себя поцеловать. И тут к ней шагнул
Ален.
— Добрый день, Степанида! Я — Ален! А это тебе, с приездом!
— он протянул ей цветы.
Степанида залилась краской.
— Это мне? — пролепетала она. — Какие красивые… Спасибо.
И она взглянула на Алена с такой благодарностью, что я чуть
не разревелась. А Матильда тем временем уже обнималась с Полем.
— Ну все, все, — сказал Ален, — нежности потом, сейчас надо
ехать. Мадам Жюли ждет нас с завтраком. А ее завтраками пренебрегать не стоит.
— Я опять в Париже! — восторженно вскрикнула Мотька. — Кто
бы мог подумать! Степка, ты хоть понимаешь — ты в Париже!
— Понимаю, чего ж тут не понять.
— Вот что значит разница темпераментов, — проворчал Ален.
В машине я с Мотькой и Степанидой села сзади, а Поль рядом с
Аленом. Мотька то и дело что-то восклицала, а Степанида молча смотрела в окно.
— Аська, а какие планы на сегодня? — спросила негромко
Мотька.
— Сейчас позавтракаем, а потом куда хотите, полная свобода!
— А Игорь Васильевич здесь?
— Нет ни его, ни Ниночки, они в Севилье, вернутся через
несколько дней.
— Жаль…
— Ничего, успеешь еще пообщаться с дедом! У вас же целых три
недели.
— Ох, не говори! Даже самой не верится. Три недели в Париже,
с тобой! — прошептала Мотька.
— Матильда, — сказал Ален, — сегодня у меня свободный день,
поэтому надо воспользоваться машиной.
— Что ты имеешь в виду?
— Может, махнем после завтрака в Версаль?
— Можно и в Версаль! В прошлый раз мы так недолго там были…
Я видела, что Степанида напряглась. Наверно, она не знает,
что такое Версаль, а спросить стесняется, ну да ничего, лучше один раз увидеть,
чем сто раз услышать.
— Степка, гляди, ты знаешь, что это такое вон там торчит? —
закричала Мотька.
— Знаю! Эйфелева башня, — невозмутимо ответила Степанида.
— Точно! — обрадовалась Матильда.
Когда машина Алена свернула на нашу улицу, Матильда
завопила:
— Степка, Степка! Это наша авеню! Авеню Виктора Гюго!
— Только не спрашивай меня, чего он написал, — тихо
проговорила Степанида.
— А ты, что ли, знаешь?
— Конечно! «Собор Парижской Богоматери», «Отверженные» и еще
много чего, — продемонстрировала свою эрудицию Степанида.
— Ну надо же! — поразилась Мотька.
Мы подъехали к нашему дому. Навстречу нам выскочил Дидье.
— Бонжур, Дидье! — проговорила Матильда.
— О! Мадемуазель, бонжур! — захлопал глазами Дидье, узнав
Матильду. — Рюски баришна!
— Это кто? — не выдержала Степанида.
— Консьерж.
— А почему негр?
— В Париже много негров, — не придумала я ничего лучше.
Степанида кивнула, приняв это к сведению.
Мы вошли в дом. При виде отделанного красным деревом лифта
Степанида округлила глаза и покачала головой, но ничего не сказала. Она вообще
почти все время помалкивала — то ли боялась сказать что-то невпопад, то ли была
переполнена впечатлениями. Завтрак мадам Жюли накрыла в столовой, и я подумала,
что Степаниду это смутит, но ничуть не бывало. Она вполне спокойно управлялась
с приборами, и только незнакомая еда внушала, кажется, ей некоторые опасения —
наслышалась, видно, что французы едят лягушек. А Мотька так и сияла! Поль
смотрел на нее открыв рот, но я сразу поняла: ему ничего не светит. По всем
признакам, Мотька была влюблена. Неужели по-прежнему в Олега? Что-то не
верится!
После завтрака мы все погрузились в машину и поехали
показывать Степаниде Париж и его окрестности. Надо же воспользоваться свободным
днем Алена!
А Степаниде было как-то не по себе. Ее поразила роскошная
квартира знаменитого певца, где предстояло прожить целых три недели. Там все
было как-то не так, даже в уборной она далеко не сразу сообразила, как спустить
воду. Она была в панике, даже взмокла с перепугу и уже от отчаяния дотронулась
до какой-то металлической пластинки в стене. И вода сразу полилась. Придумают
же… А сколько еще подобных ситуаций ее ждет? Хорошо еще, она не успела никого
позвать на помощь… то-то позору было бы… Да и вообще… Эта пожилая мадам Жюли,
которая подает к столу… Негр, который таскает чемоданы… И эти парни, Ален и
Поль… Вроде ничего плохого в них нет, Ален вон даже цветочки ей подарил, а
все-таки… Чужие они какие-то… «Ну да ничего… Я еще привыкну. Привыкла же я в
Москве, — думала она, — а сначала тоже было страшновато и неловко. Кстати, надо
будет попросить у Аси карту Парижа. Хорошо бы дня через три-четыре освоиться
немного и начать одной гулять по городу». Она понимала, что Аське и Мотьке
охота побыть наедине, а она, вообще-то, прекрасно ориентируется. В Москве уже
через три дня передвигалась самостоятельно. Правда, в Москве все говорят
по-русски, но зато тут, в Париже, все улыбаются, а в Москве народ больше хмурый…
Да, решила Степанида, одной гулять даже интереснее… Надо только, чтобы Аська
научила ее пользоваться здешними уличными телефонами — на всякий случай… Хотя
вряд ли ее отпустят одну, Матильда побоится… «Ну ничего, я что-нибудь придумаю,
уговорю их, или… Или просто уйду потихесеньку, а потом приду как ни в чем не
бывало, и они поймут, что меня можно отпускать одну. Завтра же с утра попробую!
Встану пораньше и слиняю. Ненадолго, на полчасика всего, пойду прошвырнусь по
нашей авеню, никуда даже сворачивать не буду, чтобы не заплутать». И, приняв
такое решение, Степанида успокоилась.
Ален целый день возил их на машине, показывал
достопримечательности. У Степаниды голова шла кругом от всяческих красот и от
старания ничем не выдать своего невежества. Она приказала себе не задавать
лишних вопросов и ничему не удивляться. Хотя это было трудно, потому что на
самом деле она пребывала в непрерывном удивлении.