Путь по России запомнился ей как нечто ужасное. Воевода
сендомирский, который сопровождал дочь, ввел совершенно невыносимый порядок в
своем огромном отряде. Иначе, конечно, было невозможно держать в повиновении эту
огромную массу народу. Почти все шляхтичи имели своих слуг и панков чином
поплоше: иной раз их число доходило до полусотни. Были здесь также в большом
количестве католические священники и даже несколько иезуитов, торговцы,
суконщики из Кракова и Львова, ювелиры из Аугсбурга и Милана, искавшие случай и
место для выгодного сбыта своего изысканного товара. Станислав Мнишек, брат
Марианны, вез с собой двадцать музыкантов и шута… Так что ни много ни мало, а
около двух тысяч путников, полных надежд на удачу и наслаждения, хотя и не без
опасений за будущее, двигались к цели – к Москве. И ни с одним из этих
многочисленных мужчин нельзя было переспать под страхом смерти!
Человек умирает, если его лишить еды и питья. Стефка умирала
без мужских объятий. В Смоленск она прибыла на последнем издыхании и здесь
случайно познакомилась с каким-то русским. Он был невысок ростом, рыжеват, имел
бледно-голубые глаза, которые, впрочем, при взгляде на оголодавшую паненку
вспыхнули весьма ярко… Он не ходил в подчиненных пана Мнишка, а оттого был
свободен от запретов, установленных воеводой сендомирским. В первый же вечер
Стефка ринулась к нему на свидание и наконец-то утешилась душой и телом, ибо
новый ее знакомец оказался необычайно хорош в постели. Впрочем, изголодавшейся
Стефке в тот вечер сгодилось бы и полмужчины! А еще этот русский (кстати,
прекрасно говоривший по-польски!) был весьма внимательным слушателем. Он с
восторгом выслушал забавную историю о желании панны Марианны встретиться с
какой-нибудь здешней колдуньей или знахаркой и вызнать парочку средств, с
помощью которых можно покрепче привязать к себе будущего супруга. Стефка могла
бы надавать ей таких советов… но Стефку никто не спрашивал.
Словом, свидание прошло великолепно. Оно могло бы войти в
копилку самых приятных Стефкиных воспоминаний (была у нее такая мысленная
копилочка-шкатулочка, наполняемая бережно и аккуратно, и Стефка предвкушала,
что когда-нибудь, лет через десять, когда она безнадежно постареет, будет
коротать дни, извлекая эти воспоминания, как богатые пани извлекают ожерелья и
серьги, и наслаждаться ими, как паны наслаждаются дорогими винами…) – так вот,
воспоминание об этой встрече могло быть очаровательным, когда б тем же вечером
не явилась-таки во дворец панны Марианны самая настоящая ведьма… После ее ухода
в доме случился пожар – кабы не осторожность Янека Осмольского, все сгорели бы
живьем! Поплатился за то, что пропустил ведьму, караульный – пан Тадек
Желякачский, но Стефка втихомолку оплакивала забавного и добросердечного
шляхтича, потому что знала, кто истинный виновник (и виновница!) случившегося.
Смерть пана Тадека тяжким грузом лежала на ее совести – правда, недолго, потому
что по самой природе своей Стефка не была способна о чем-то долго печалиться. К
тому же поезд царской невесты вскоре прибыл в Москву, и здесь Стефка
встретилась с мужчиной, которому суждено было сыграть в ее жизни самую пагубную
роль…
С Никитой Воронихиным.
Октябрь 1609 года, Ростов – Тушино, ставка Димитрия Второго
– Спаси раба твоего, Господи! Спаси и сохрани!
– Эй, батька! Бабу-то пожалей, хорошая баба!
– Заездит он ее в дороге, ей-пра, заездит!
– Ой, помилосердствуйте, православные!
– Наташка, не оплошай! Постарайся за-ради отца нашего,
митрополита!
И хохот, напоминающий лошадиное ржание, и матерная брань, и
улюлюканье, и крики какое-то время облекали мчащуюся телегу, словно зловонное
облако, а потом начали рассеиваться вдали. Теперь слышалось только
ошалело-стремительное чавканье копыт по грязной дороге да лихой, полупьяный
посвист возницы:
– Эй, залетные! С ветерком, эх, прямиком да с ветерком!
Филарет сделал попытку оглядеться по сторонам, однако из-под
низко нахлобученной татарской бараньей шапки ничего не мог разглядеть. Чуял
только запахи: далекий – дождя и лошадиного пота, а ближний – кислого,
взопревшего бабьего тела да застарелого перегара. Попытался поднять голову, но
увидел только клочья соломенной подстилки, на которой валялся вниз лицом. Надо
попробовать опереться на локти, может, удастся хоть что-то увидеть… Но только
шевельнулся, как снизу раздался противный полузадушенный визг:
– Ой, ирод, куда локоть поставил, чисто всю грудь
размозжил, я тебе что, подстилка, что возишься, словно на мертвой?!
И ответно захохотал басисто возница:
– Терпи, сердешная, кака барыня ни будь, все равно ее…
А ты, батька, побережней с бабенкой-то, глядишь, после тебя сгодится кому
поплоше! И-и-эх, залетные!
Жидкой грязью брызнуло в потное лицо, попало в налитые
бессильными слезами глаза. Филарет уронил голову, зашевелил губами, шепча
молитву. Надо терпеть, перетерпеть, это не может долго продолжаться, приедут же
они куда-нибудь! Кончится же эта мука, не может не кончиться!
Кошмар начался нынче, 11 октября, когда Ростов наконец-то
пал под натиском преданных «тушинскому вору» переяславцев. Давно подступали к
нему войска вора, но город держался. Тогда Сапега послал в помощь переяславцам
московских людей из-под Троицы. Соединившись, два войска валом повалили на
Ростов.