Он посмотрел на меня очень пристально, я поежилась и никак
не могла отделаться от ощущения, что бандит видит меня насквозь, что нарочно
ерничает и притворяется этаким рубахой-парнем, на самом же деле он очень хитрый
и прекрасно разбирается в человеческой натуре.
— Я знаю, где деньги, — сообщила я, — и отдам
их. Но в обмен на его жену. Она — моя подруга, на этого, — я снова кивнула
на Никиту, — мне свысока наплевать, делайте с ним что хотите, но пока я не
увижу Ленку — причем живую, — ничего не скажу.
— Вот как? — Бандит подошел ко мне. — А не
врешь ли ты? Может, ты все придумала прямо сейчас, чтобы от смерти спастись?
— Ага, и сюда в эту деревню притащилась, потому что за
Никитой следила из ревности! — фыркнула я. — К ней вот, к этой
шалаве, ревновала…
— Сама ты кошка драная! — завизжала Надька.
— С тобой бы я разобралась один на один, —
мечтательно протянула я и сделала шаг по направлению к ней, — уж я бы тебе
объяснила популярно, как чужих мужей соблазнять, навсегда бы ты у меня это
делать зареклась!
— Да кто его соблазнял-то! — заорала
Надька. — Он сам готов был сразу в постель прыгнуть! Да кому он нужен-то —
соблазнять его…
— Это верно. — Я снова поглядела на Никиту. Пускай
бог когда-нибудь потом меня накажет за такие мысли, но я не испытывала к Никите
ни капли сочувствия, хотя и догадывалась, что живым он отсюда, из этого дома,
скорее всего, не выйдет.
— Э, девочки! — напомнил о себе бандит. —
Что-то мы от темы отвлеклись, нам туфту разводить некогда. Давай-ка по существу.
Ты вообще откуда про деньги знаешь?
— От верблюда! — огрызнулась я. — Я с ними, с
Ленкой и Никитой, в одной квартире живу, комнату там снимаю. Вчера он
притащился ночью чуть живой, от страха трясется весь. Я в коридор вышла и
своими глазами видела, что он кейс притащил и сумку.
— Врет она! — завопил Никита. — Не было у
меня никакой сумки!
— Сумка спортивная, серая, — спокойно сказала
я, — застегивается на «молнии», на боку надпись: «Adidas».
— Точно, — угрожающе протянул бандит.
— У меня давно подозрения были, — продолжала
я, — что Никита — подлец, а тут он от страха стал сам не свой. Начал этой
Надьке звонить, я разговор подслушала — там стенка тонкая — и поняла, что дело
у них тут не любовное. Он напился и заснул, тогда я в комнату тихонько влезла,
открыла сумку и увидела деньги. Считать не считала, но набита она была
банковскими упаковками, а в них — доллары.
— Врет она все, врет! — надрывался Никита. —
Не было у меня никакой сумки! Она сама ее украла!
Бандит сделал еле уловимое движение бровями, тотчас же к
Никите подошел самый огромный из его бойцов и, не примериваясь, двинул его по
лбу. Никитушка булькнул, как засорившаяся раковина, и заткнулся на полуслове.
— Вот так-то лучше, — произнес Хриплый, — а
то орет тут, как младенец с грыжей, поговорить спокойно не дает. Ну, и что
дальше, было?
— Дальше я сумку унесла и перепрятала, — спокойно
ответила я, — хотела доказательство иметь, чтобы потом Никиту к стенке
припереть. Как чувствовала, что вы его в покое не оставите после той перестрелки
в ангаре.
— А откуда ты узнала, что в ангаре перестрелка
была? — вкрадчиво спросил бандит, и глаза у него стали узкие, как бритвы.
— А это утром по телевизору в криминальных новостях
сообщили, — не моргнув глазом соврала я, — у нас бабуля в квартире
глухая совсем, у нее телевизор вечно орет, всем соседям слышно.
— Вот и к делу подошли, — заявил бандит и
придвинулся ко мне вплотную, — верю, что деньги у тебя. Так где они-?
— Ты что — глухой, как наша бабка? — Я
отшатнулась. — Сказано было: деньги против Ленки. Не бойся, отдам, мне
чужого не надо, тем более ваших криминальных денег! Предъяви мне подругу — и
поедем за долларами.
— Ты, девочка, не понимаешь… — завел он снова, —
если я сейчас отдам тебя своим ребяткам… — он окинул меня взглядом с ног до
головы, — ну, думаю, минут на двадцать пять тебя хватит. А после ты уж
сама все отдашь, только не обессудь — ребята на полдороге не остановятся. Они
как в раж войдут, их никак не угомонить…
Неизвестно, какие цели преследовал бандит, говоря мне все
это, хотя, конечно, известно — он просто хотел меня запугать. Но никакого
испуга он во мне не вызвал, потому что, во-первых, я и так ужасно боялась, и
его слова страха не прибавили, а во-вторых, как раз после них я очень и очень
разозлилась. Передо мной возникло видение, как эти сволочи мучают Ленку, я
поглядела бандиту прямо в глаза, и он даже слегка изменился в лице.
— Ага, как я посмотрю, это ты простых вещей не
понимаешь, . — процедила я, — я же предлагаю тебе соглашение, все
честно. Ты же предпочитаешь идти более сложным путем — своих отморозков на меня
собираешься натравить. Влезли, как хозяева, в чужой дом, а он, между прочим,
солидному человеку принадлежит. Вряд ли ему понравится, если вы тут трупы
оставите. Ты ведь сам говорил, что ребяток твоих не остановить потом будет. Или
просто пугал?
По лицу бандита пробежала тень, видно, он и впрямь
чувствовал себя здесь не слишком уютно. Ему, конечно, нужно разобраться с нами
по-быстрому и уносить отсюда ноги, но он почему-то тянул время.
И тут я поняла почему. И сразу стало так плохо, что я
присела на диван, потому что ноги не держали. Эти сволочи потому и тянут, что
они уже убили Ленку и предъявить теперь могут только ее труп! А может, и его
нету… Они вовсе не собирались возвращать ее Никите, хотели только, чтобы он
отдал деньги, а сами, конечно, убили бы потом и его. Да и черт с ним совсем! Но
вот Ленка…
Увидев, что я обмякла, главный бандит оживился, подумал,
очевидно, что я потеряла силы от страха.
— Ну-ка-, Баран, — проскрипел он, —
пощекочи-ка ее ножичком, а то она думает, что мы тут все шутим.
Вперед выступил невысокий, довольно щуплый типчик, глаза у
него были навыкате, и волосы вились, так что и вправду он слегка напоминал
барана. Он облизнул губы и направился ко мне маленькими шажками, слегка
пританцовывая. Нож он держал в руке.
Я встала с дивана, чтобы встретить его лицом к лицу.
Ненависть клокотала во мне и переливалась через край, требовала выхода.
Хотелось броситься на них на всех и убить хоть одного, пока они не успели убить
меня.
«Стой! — сказал голос у меня внутри. — Стой и
молчи!»
И я промолчала и вспомнила вдруг свою прабабку Софью, но не
такой, какой я ее видела — умирающей, а такой, какой ее запомнили
соседи, — очень худая старуха стоит, высокомерно выпрямившись, и глядит на
своих недругов горящими черными глазами.
Баран приближался ко мне, я не шелохнулась, только смотрела
ему в глаза. Вдруг он выронил нож, схватился за виски, зашатался и с криком
рухнул на пол, после чего стал кататься по полу и орать. Руки и ноги у него
тряслись, головой он бился о пол.