Рагу из любимого дядюшки - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Александрова cтр.№ 3

— Да? — неприязненно отозвались на том конце. — А она вас назвала как правнучку.

— Правнучку? — Я совсем запуталась.

— Да вы не волнуйтесь, — по-свойски заговорила женщина, — бабуля-то плохая совсем, ухаживать за ней не придется, не сегодня завтра помрет. Ведь лет-то ей сколько!

— Да я совсем не об этом… — смутилась я.

— Так что ей сказать — приедете вы или нет?

— А она не ошиблась?

— Да что вы мне голову морочите! — рассердилась женщина. — Голубева Софья Павловна, одна тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения, отец ваш — Голубев Павел Алексеевич?

— Нуда, — рассердилась, в свою очередь, я, — раз я Павловна, то и отец, значит, Павел…

— А мать — Анна Ильинична?

— Ой… и правда…

— Ну вот видите! — обрадовалась неизвестная женщина. — Значит, все сходится, ничего бабушка не путает, да она еще лучше нас с вами соображает, когда в сознании. Записывайте, как доехать!

Я хотела сказать настырной тетке, что никуда не поеду, что у меня никогда не было никаких родственников в Парголове, но тут вдруг в голове щелкнуло и вспомнилось, как я третьего дня сидела возле маминой могилы и думала, что важно не упустить тот момент, когда жизнь моя начнет меняться. Вот оно, вот оно, то самое! А если даже не то, от меня не убудет, съезжу, проведаю бабулю, человек при смерти, а я еще раздумываю…

Я собралась очень быстро, потому что и впрямь забеспокоилась, что старушка, назвавшая меня своей правнучкой, не доживет до моего приезда. Ужасно хотелось узнать, правда ли то, что она сказала. Фамилия у нее та же — Голубева, и даже имена у нас одинаковые.

В детстве малораспространенное, устаревшее, как я считала, имя Софья доставило мне немало горьких минут. Начиная с детского сада меня дразнили Соней-засоней, Сонькой Золотой Ручкой и Мамашей. Последняя кличка прилипла уже в школе, когда одноклассники узнали, что тридцатого сентября именинницы не только Вера, Надежда и Любовь, но и мать их София.

Поначалу я очень обижалась, потом привыкла, только спросила у мамы, отчего меня назвали таким чудным именем. Она ответила, что называл отец, и, в честь кого, она не знает. Отец мой, Павел Алексеевич Голубев, работал шофером-дальнобойщиком и погиб в автокатастрофе через восемь месяцев после моего рождения. Никаких бабушек-дедушек с его стороны у меня не было, мама никогда про них не рассказывала, говорила, что у отца никого не осталось. Так что, вероятно, бабуля от старости что-то путает, никак не могу я быть ее правнучкой. Но совпадение имен как-то связывало меня с ней.

Я долго ехала на метро, потом на маршрутке до Парголова, затем долго искала больницу, так что, когда подошла к железным воротам, уже начинало темнеть. Однако меня впустили и показали, куда пройти. Дежурная сестра встретила меня приветливо, оказалось, что это она звонила мне. Она кликнула нянечку, та дала мне белый халат и тапочки и проводила в палату.

Палаты в этой больнице были большие, и везде лежали женщины, в основном старухи. Меня провели в угол, за ширму.

— Совсем плоха, — шепнула нянька, — но в сознании, тебя ждет.

За ширмой горела тусклая лампочка, и в первый момент мне показалось, что на кровати никого нет. Когда же я подошла ближе, то увидела на ней очень худую старушку, почти бестелесную. Седые волосы разметались по подушке, желтая пергаментная кожа, изрезанная морщинами, была как у неживой. Глаза у старухи были закрыты, только хриплое дыхание вырывалось из полуоткрытого рта.

Я беспомощно оглянулась на няньку.

— Алексевна, слышь, Алексевна, — шепотом позвала та, — очнись, приехала она.

Медленно-медленно приподнялись веки. Глаза у старухи оказались темными и живыми.

— Ты кто? — прошелестели бледные губы.

— Я Соня, Софья Голубева, — ответила я, — мне сказали, что вы хотите меня видеть.

Старуха скосила глаза на няньку, и та удалилась.

— Сядь сюда, поближе, — зашептала она хрипло, — вижу, вижу, что наша ты, моей крови. Слушай внимательно. Отец твой, Павел… внуком мне приходился, только я его никогда не видела…

— Его давно нет, — вставила я.

— Знаю, все знаю, — казалось, она проталкивала слова с большим трудом. — Время дорого мне, сил уже совсем не осталось. Ты слушай, не перебивай. Поверь, вины моей в том нету, что ни сына, ни внука не растила, такая уж судьба нам, Голубевым, выпала. И ты, знаю, одна осталась, никого у тебя нет.

— Откуда вы… — Но я прикусила язык, потому что старуха грозно сверкнула глазами. Она торопилась сообщить мне все, что знала.

— Ты не бойся, все переживешь, мы живучие, ничто нас не берет. Все, что у меня есть, тебе оставляю, только об одном попрошу — возьми к себе Багратиона…

В этот момент я твердо поняла, что старуха не в себе. То есть и раньше-то я сомневалась в ее здравом рассудке, а когда она заговорила про Багратиона, то мне сразу же захотелось уйти из этой жуткой палаты на воздух.

— Там, — шептала старуха, — там у доктора бумаги все, он не обманет… хороший человек. Все, что долгие года берегла, тебе оставляю, почти сто лет хранилось, никуда не пропали они… а теперь твои будут. Только слово дай, что кота возьмешь к себе, не выгонишь. Последняя живая душа, что мою жизнь скрашивала, не будет мне покоя на том свете, если его на живодерню отправят…

Внезапно старуха выпростала из-под одеяла костлявую руку и схватила меня за рукав. Хватка у нее оказалась неожиданно сильной. Я попыталась вырваться, но не тут-то было.

— Кота нельзя бросить, — бормотала она, — слово дай, что к себе его возьмешь, он разумный…

— Возьму, — сказала я вполголоса, вспомнив, что сумасшедшим нельзя противоречить.

— Клянись! — Старухин голос вдруг набрал силу. — Поклянись памятью родителей, Павла и Анны, что возьмешь Багратиона, не дашь ему пропасть!

Тут я возмутилась. Еще не хватало, чтобы какая-то совершенно незнакомая бабка трепала имена моих умерших родителей! Я попыталась отойти от кровати, но она вцепилась в мой рукав мертвой хваткой, откуда только силы взялись в этом угасающем теле. Темные глаза смотрели мне прямо в душу.

— Клянись! — повторила старуха, и губы мои против воли выговорили:

— Клянусь памятью родителей, что сделаю все, что ты велишь…

— Вот и ладно. — Старуха выпустила мою руку и заговорила чуть слышно: — Вот и хорошо. Все тебе оставляю, ты мне единственная родня на свете. Дом не продавай, подожди, пока все утрясется. Витьку, соседа, опасайся, подлый он человек, да только жена его еще хуже, хоть и мягко стелет. При них про то, что найдешь, не говори ни слова. Люди завистливые и жадные. Молчи, никому ничего про себя не рассказывай, никому не открывайся. Все у тебя наладится, они помогут, не могут не помочь. У меня счастья не было, так то другое время было. А сейчас все по-иному, хорошая жизнь у тебя будет…