— Ну еще бы вы меня обвиняли! — взорвался тот. — Вы ведь, наверное, в кабинеты без стука входите, чаек пьете, коньячок, лимончик с осетринкой жрете. Из-за вас все, все вам мало, суки. В этот момент на кровати зашевелился рядовой. Он повернулся к Максиму, и тот увидел огромные темные глаза на совершенно белом лице, запавшие, похожие на две бездонные ямы.
— Товарищ лейтенант меня в подвал затащил, — вдруг произнес он тихо, почти шепотом, растрескавшимися губами. — А потом, когда все закончилось, на себе выволок. Хотели дойти до роты, но наткнулись на ребят из спецназа. Они нас в госпиталь и отправили. Максим хотел сказать: «Повезло, что не дошли до роты, иначе сейчас лежали бы в гробах, а не здесь, в госпитале». Лейтенант вдруг замолчал. Он сполз по подушке и уставился в потолок. Максим покачал головой: пожалуй, хуже, чем сейчас, ему еще никогда не было. Он подумал и добавил тихо:
— Все правильно, лейтенант. Я бы на вашем месте поступил так же. — Тот не повернулся, продолжал изучать мелкие трещинки на побелке. — А насчет того, как вы выжили, я поинтересовался исключительно по одной причине, — продолжал Максим. — В прокуратуре тоже уверены, что вся ваша рота изначально предназначалась на убой. Никто не должен был остаться в живых. И то, что вы вдвоем уцелели, — большое везение. И для вас, и для нас. Лейтенант едва заметно усмехнулся, но все так же зло, криво, а затем жестко сказал:
— Да ладно, позвонят вам сверху, и заткнетесь вы, товарищ полковник. Засунете себе свой протокол в задницу.
— Выбирайте выражения, лейтенант, — спокойно попросил Максим. — Все-таки я старший по званию.
— Да плевать мне на вас, старший по званию. — Лейтенант вздохнул и повернулся на бок, спиной к Максиму. Тот посидел еще секунду, поднялся, подошел к раненому солдату.
— Как вас зовут, товарищ рядовой?
— Градов. Володя Градов, — ответил тот.
— Прочитайте, пожалуйста. Это показания старшего лейтенанта. Я так понимаю, что товарищ офицер не собирается их подписывать, поэтому подпишите вы. Пожалуйста, это очень важно. Володя вдруг смутился и сказал:
— Я не могу.
— Это действительно важно, — попросил Максим. — Я прошу вас не как рядового, а как человек человека.
— Да перестаньте! — вдруг заорал лейтенант, поворачиваясь на спину. — Он не может подписать, потому что у него рук нет. Отрезали ему обе руки. Давайте сюда ваш сраный протокол. — Он, даже не читая, поставил длинную подпись. — Ну что, довольны? Теперь давайте валите отсюда, пока я не покалечил вас.
— Пойдемте. — Молчавший все это время доктор коснулся плеча Максима. — Я так понимаю, что разговор все равно закончен. Максим постоял еще секунду, а затем сказал:
— Спасибо, — повернулся и вышел следом за врачом. В коридоре Максим спросил:
— А как же он ходит?
— Что? — не понял врач.
— Как ходит этот парень, Володя Градов? Я костыли видел около кровати.
— А он их культями сжимает, — объяснил доктор. — Опирается, наваливается всем весом, а потом культями прижимает к телу.
— У него и ног нет?
— Ну почему нет? Ноги спасли, — ответил врач. — У него сквозное ранение правого бедра. Нога пока в гипсе с шинами. Но месяца через полтора снимем, и все в порядке будет.
— Понятно. Максим на ходу положил протокол допроса в кейс, щелкнул замками. Вот и все. Он узнал, что хотел. Теперь ясно, ради чего все затевалось. Пятнадцать танков и двадцать БМП — вот цена жизни этих мальчишек. Возле ординаторской Максим отдал доктору халат. Шинель он оставил в машине и был рад тому, что не придется суетиться здесь перед этим человеком, который, наверное, повидал в жизни куда больше страшного, чем он сам.
— А в этой вашей официальной сводке, — спросил вдруг доктор, — что за головная группа была?
— Пятнадцать танков, двадцать БМП, сорок человек пехоты.
— Это по два пехотинца в БМП, что ли? — засмеялся врач. — Товарищ полковник, да вы и вправду смеетесь. Максим, чертыхнувшись, едва не шлепнул себя ладонью по лбу. В самом деле, как же он сразу не подумал? Сорок пехотинцев? Маловато для двадцати БМП. Ерунда какая-то.
— И техники что-то слишком много на одну-то роту. — Врач покачал головой. — Я ведь до того, как сюда попал, в Афганистане в госпитале служил. Там мне и капитана присвоили. — Он посмотрел куда-то в сторону. — Знаете, что я думаю, товарищ полковник? Между нами. Думается мне, что кто-то танки эти и БМП толкнул налево, а ребят подставили, чтобы следы замести.
— Я тоже так думаю, — согласился Максим. — Теперь так и думаю. Ладно, желаю здравствовать, товарищ капитан. — Максим козырнул. Врач засмеялся.
— Да бросьте, товарищ полковник. Я ведь все равно честь отдать не могу. К пустой голове-то руку не прикладывают.
— Да, — улыбнулся Максим. — Все правильно. Я, наверное, заеду еще на днях.
— Зачем? — не понял капитан.
— Надо же этим ребятам рассказать, что в армии еще не все покупаются и продаются. И не все пьют с начальством коньячок и лимончиком с осетринкой закусывают.
— Да ну, бросьте. Закусывать коньяк осетриной? Это пошло. — Капитан засмеялся. — Но в любом случае желаю удачи. Думается мне, этим вечером вы нажили себе целую свору «доброжелателей». Так что удача вам очень понадобится. — Он подумал и добавил тихо: — Всыпь этим говнюкам по первое число, полковник. Так, чтобы они забыли, на каком свете находятся.
— Спасибо, капитан. Постараюсь. Доктор пожал Максиму руку, повернулся и зашагал обратно. Максим несколько секунд смотрел в его обтянутую халатом сутулую спину, а затем вышел в морозную ночь.
Глава 32
Проскурин посмотрел на высокий кирпичный забор. В общем-то уже было ясно, что этот вариант — пустышка. Здесь нет ничего, кроме ночи, крыс и бродячих собак. В конце концов, цементный завод — не самое подходящее место для хранения самолетов. Но он все равно решил обойти забор в надежде найти какую-нибудь дыру и оглядеться внутри. Стена оказалась на удивление добротной, высокой, метра два с половиной. За ней было тихо и темно. От ворот Проскурин успел разглядеть черные громады корпусов завода и поблескивающие тускло-серым в свете луны цементные баки. Снаружи на воротах болтался огромный амбарный замок, ржавый, но с довольно свежими спилами. Наверное, кого-то, как и Проскурина, одолевало любопытство. Майор на всякий случай передернул затвор пистолета и, поставив его на предохранитель, сунул в карман. Если что, можно будет выстрелить прямо через ткань, не вытаскивая. «Ну вот, — усмехнулся он про себя, — ты уже уподобляешься настоящему гангстеру». Проскурин обошел завод с торца, свернул за угол и остановился. Тут, со стороны леса, было темно, хоть глаз коли. Вытянув перед собой левую руку, Проскурин медленно двинулся вперед. Под пальцами ледяными стрелами прошли ветви то ли кустарника, то ли низкого дерева. Майор наклонил их, сделал еще несколько шагов и остановился. Он вдруг четко различил впереди, шагах в четырех, пролом. Здоровенную такую дыру в стене. Тут же грудой валялся колотый кирпич. Кто-то очень постарался, пытаясь пробраться внутрь. Проскурин подошел поближе, опустился на корточки и ощупал кирпичи. Они лежали давно, смерзлись, сверху нападал снег и даже трава кое-где проросла, стремясь вырваться на свет. Значит, пролом старый. Конечно, через такую дыру никто не смог бы закатить самолет, а ворота в последний раз открывались очень давно. Проскурин пожалел, что не взял с собой фонарик. Тем не менее он, то и дело оскальзываясь, перебрался через завал и оказался на территории завода. Постоял, озираясь. Тихо, никакого движения. Узенькая железнодорожная колея, в дальнем углу несколько вагонов-тендеров, левее — огромная куча песка. «Тоже наверняка смерзшийся», — подумал Проскурин. Дальше куча поменьше — гравийная. Справа — пара высоких строений, кажущихся в полумраке живыми, насторожившимися и дышащими украдкой. Майор двинулся вперед, время от времени оглядываясь через плечо. Ему очень не хотелось получить пулю в спину. Один против миллиона, что он попал в нужное место, и все же, когда существует даже такая крохотная возможность нарваться на выстрел, следует быть настороже. Он оглянулся в очередной раз и… застыл неподвижно, ибо в эту секунду вдруг уловил странный хруст, едва различимый, но явно не природного происхождения. Кто-то наступил на гравийное крошево. И звук этот доносился изнутри, из здания завода. «Может быть, крыса или те самые бродячие псы, о которых ты подумал секунду назад?» — спросил себя Проскурин и тут же отмел оба варианта. Нет, это не был звук тронутого камня, случайно задетого собачьей лапой. Кто-то именно наступил на гравийную крошку, раздавил ее. Майор медленно пошел вперед, стараясь двигаться бесшумно, утихомиривая бешено стучащее сердце. А впереди, на фоне светло-серой железной стены, неожиданно, словно сам по себе, проявился черный проем двери. Створка, висящая на одной петле, а за ней кромешная темнота. Проскурин постоял секунду, прислушиваясь. Звук не повторялся, но он кожей чувствовал: внутри кто-то есть. Совсем рядом. Человек стоит за дверью, кутаясь во мрак, как в плащ. Стоит и наблюдает за ним. Между дверью и косяком темнела щель, достаточно широкая, чтобы в нее можно было протиснуться. Судя по всему, невидимый противник попал внутрь здания именно этим путем. Проскурин подошел ближе и осторожно просунул в щель плечо, постоял несколько секунд, ожидая непонятно чего, а затем быстро, змеей, скользнул в пыльный мрак. И тут же мощный удар сбил его с ног. Уже падая, майор успел подумать, что противник — мужик проворный, но бить толком не умеет. В глаза ударил яркий луч света. Проскурин поднял руку, загораживая глаза, и увидел четкий силуэт нападавшего. Тот стоял, сжимая в руке его, Проскурина, пистолет. И майор с удовлетворением отметил, что держит он оружие неумело, слишком напряженно. Да и стоит лажово, словно специально подставляется под удар. Не был незнакомец профессионалом. Это и стажер бы заметил. Мужчина допустил самую большую ошибку, свойственную только новичкам. Заполучив пистолет, он расслабился. Решил, что все, теперь ему сам черт не брат.