Спускаясь по лестнице, она чуть не упала — ее всю трясло. И она твердо решила: надо убедить Уоррена, что девочка должна покинуть их дом. Уехать.
Уехать? Но куда?
Мне плевать куда, к чертовой матери! Вон. Вон из этого дома!
Ты что, взбесилась? Снова отправить ее в сиротской приют? Без всяких на то причин?
Хочешь, чтобы она появилась, эта причина, ты, ублюдок?..
Назвать Уоррена Пирига ублюдком, пусть даже ты рыдаешь от обиды, — о, это был рискованный шаг. Тебе вполне могут врезать по физиономии крепко сжатым кулаком. Ей довелось видеть однажды (правда, тогда Уоррен был пьян и взбешен сверх всякой меры; были особые обстоятельства, поэтому она его и простила), как он пробил кулаком дверь, которую она успела захлопнуть и запереть за собой. Весил Уоррен Пириг двести тридцать фунтов, а она, Элси, чей рост составлял пять футов и два дюйма, — всего около ста сорока фунтов. Вообразите себе последствия!
Как это говорится в боксе? Неравные весовые категории.
Итак, Элси решила ничего не говорить Уоррену. И держаться от него подальше, как женщина, которая в чем-то провинилась. Как это поется в песне Фрэнка Синатры, которую все время передают по радио? «Никогда не улыбнусь я снова». Но Уоррен работал по двадцать четыре часа в сутки, возил истертые и выброшенные шины на завод на восточной окраине Лос-Анджелеса, где их скупали на переработку. И до 6 декабря 1941 года, то есть ровно за день до Пёрл-Харбора, платили ему около пяти центов за фунт. («Интересно, сколько же они теперь платят?» — интересовалась Элси, и Уоррен, глядя куда-то поверх ее головы, отвечал: «Достаточно, чтобы окупить все эти хлопоты». Они были женаты вот уже двадцать шесть лет, но Элси так и не знала, сколько же в год зарабатывает Уоррен наличными.)
Это означало, что Уоррена не бывало дома целыми днями, а когда он поздним вечером возвращался к ужину, ему было не до болтовни. Он мыл лицо и руки до самых подмышек, доставал из холодильника бутылку пива и садился за стол. И ел, а потом, покончив с едой, отваливался от стола, и уже через несколько минут из спальни доносился его храп. Он валился на кровать и, едва успев снять ботинки, засыпал мертвым сном. И если она, Элси, будет держаться от него на почтительном расстоянии, пусть даже злая и раздраженная, с поджатыми губами, он этого не заметит.
А на сегодня у них назначена большая стирка. И Элси даже позволила Норме Джин пропустить утренние занятия в школе, чтобы та помогла ей с подтекающей стиральной машиной марки «Келвинейтор», и машиной для отжимки белья, в которой вечно что-то заедало, и корзинами с выстиранной одеждой, которую надо было выносить на задний двор и развешивать там на веревках (вообще-то это было противозаконно — не пускать ребенка в школу по столь неуважительной причине, но Элси знала: Норма Джин никогда не проболтается в отличие от двух-трех других маленьких неблагодарных негодяек, которые не раз в прошлом закладывали ее властям).
Пожалуй, сейчас не самое подходящее время заводить столь серьезный разговор, пока Норма Джин, веселая, вспотевшая, но ни на что не ропщущая, выполняет большую часть этой нелегкой работы. Она даже что-то напевала себе под нос нежным и каким-то бездыханным голоском, первые строки самых популярных песен из еженедельного хит-парада. Норма Джин поднимала тяжелые сырые простыни тонкими, но на удивление сильными руками и закрепляла их прищепками на веревке, в то время как Элси в соломенной шляпе, чтобы защитить глаза от солнца, с торчащей в губах сигаретой «Кэмел» задыхалась, как старая кляча. Несколько раз Элси, оставив Норму Джин одну во дворе, заходила в дом — то ополоснуть лицо в ванной, то выпить чашечку кофе, то позвонить по телефону. И она стояла, привалившись к разделочному столику на кухне, и видела в окне пятнадцатилетнюю девочку, которая, стоя на цыпочках, как балерина, развешивала белье; видела ее хорошенькую круглую попку и любовалась ею. Даже несмотря на то что Элси никогда не была лесбиянкой.
Говорят, Марлен Дитрих была лесбиянкой. И Грета Гарбо. И, кажется, еще Мей Уэст?..
Она глаз не сводила с Нормы Джин, которая сражалась с бельем на заднем дворе. Жалкие ободранные пальмы, под ногами хрустит высохшая крошка листвы. Девочка так бережно и аккуратно развешивает развевающиеся на ветру спортивные штаны и майки Уоррена. И огромные шорты Уоррена, в которые, если бриз подует в нужном направлении, она может завернуться с головой. Будь он трижды проклят, этот Уоррен Пириг! Что между ним и Нормой Джин? Или же все это происходит только в голове Уоррена и приводит к тому, что в глазах его при виде Нормы Джин возникает тупое, ослиное и какое-то больное выражение, какого Элси не видела в глазах мужчин вот уже лет двадцать?.. Но ведь это же чистой воды физиология. И винить мужчину в этом никак нельзя, разве не так? И себя винить тоже вроде бы не в чем.
И однако же она является женой этого мужчины, и она просто обязана защитить себя. Женщина должна уметь защитить себя от таких девушек, как Норма Джин. Ибо сзади к девушке уже подбирался Уоррен, причем так тихо и грациозно, чего, казалось, никак нельзя было ожидать от мужчины такой комплекции. Ну, разве что если вспомнить, что он был боксером, а боксеры, как известно, умеют двигаться быстро и ловко. Вот Уоррен хватает девушку за задик, сжимает в ладонях обе половинки, круглые, как дыньки. А Норма Джин резко оборачивается, она удивлена, она не ожидала. А потом вдруг утыкается лицом ему в шею, и ее длинные вьющиеся пепельно-белокурые волосы закрывают его лицо, словно занавеской.
Элси почувствовала, как внутри у нее что-то сжалось.
— Как можно ее отослать? — произнесла она громко, вслух. — Ведь у нас больше никогда не будет такой девочки!
Когда к половине одиннадцатого утра все белье было развешано на веревках, Элси отослала Норму Джин в школу с запиской к директору следующего содержания:
Пожалуйста, прошу, освободить мою дочь на сегодня от занятий. Мы должны ехать с ней в больницу, где лежит ее мать. Нас вызвал врач. Сама я чувствую себя неважно, и мне трудно будет проделать такой путь одной.
То была совершенно новая уловка, прежде Элси никогда не прибегала ни к чему подобному. Ей не хотелось оправдываться тем, что у Нормы Джин проблемы со здоровьем. Ведь рано или поздно в школе могут возмутиться тем, что девочка слишком часто пропускает занятия по причине, как писала Элси в записках, страшной головной мигрени или сильных колик.
Головная боль и колики по большей части не были обманом. Бедняжка Норма Джин действительно мучилась ими во время менструации, в ее возрасте сама Элси никогда не испытывала ничего подобного — да не только в этом возрасте, вообще никогда. Возможно, девочку даже следовало показать врачу. Если она согласится, конечно. Норма Джин лежала или наверху, на кровати, или внизу, на продавленной кушетке, чтобы быть поближе к Элси, вздыхала, постанывала, а иногда даже тихонько плакала, бедняжка. Лежала с грелкой на животе, что вроде бы дозволялось «Христианской наукой»; Элси тайком подсыпала ей мелко размолотый аспирин в стакан апельсинового сока. Бедная глупенькая девочка, она считала все лекарства «противоестественными», считала, что излечить может лишь Иисус, если твоя вера в Него достаточно крепка. Ну, конечно, можно подумать, только Иисус способен вылечить тебя от рака или прирастить новую ногу взамен оторванной, или восстановить зрение в глазу с поврежденной сетчаткой, как у Уоррена! Только Иисус способен вернуть к жизни искалеченных детей, жертв гитлеровской люфтваффе, чьи снимки напечатаны в «Лайфе»!