Исповедь моего сердца - читать онлайн книгу. Автор: Джойс Кэрол Оутс cтр.№ 158

I

Я побежден? Нет.

От меня исходит запах тлена? Нет.

Впереди меня ждут новые победы? Да. Да.

В марте 1932 года, под безумное завывание ветра, умерла Катрина. О, если бы только Абрахам Лихт мог обвинить в ее смерти злополучный крах Нью-Йоркской фондовой биржи в октябре 1929 года!

Катрина умерла и похоронена на сельском кладбище, но Абрахама Лихта, стареющего (однако еще не старого) джентльмена — редкие желтовато-белые вьющиеся волосы растут теперь лишь за ушами, оставляя заметную проплешину на макушке, взгляд настороженно-подозрительный, губы кривятся в усмешке, — Абрахама Лихта не проведешь. Он знает, что от этой старухи дом не избавится никогда.

— Слышишь, Катрина опять меня ругает, — говорит, склоняя набок голову, Абрахам, а ветер, или ветры, свистит в дымоходе, как стая летучих мышей, проносящихся над головой, срывает карнизы. Абрахам возмущенно трясет головой. — Катрина, дорогая, оставь же нас наконец в покое! Нам ведь жить надо, пойми ты это.

Всерьез ли говорит Абрахам, шутит ли, поймешь не всегда; вот, как сейчас; Розамунда останавливает на муже любящий, обеспокоенный взгляд; и маленькая Мелани, играющая на полу с тряпичной рысью, которую сшила ей Катрина, тоже растерянно моргает и с улыбкой глядит на отца. Появившийся на кухне Дэриан чувствует, что вступает в спектакль, который уже дышит на ладан, а он не знает текста, не понимает, чего от него ждут. Вот он, прислушиваясь к завыванию ветра, который дует в Мюркирке всегда, и видя выражение отцовского лица, одновременно притворно-угрюмое и искренне озабоченное, догадывается, что речь опять идет о Катрине или по крайней мере о чем-то, с ней связанном.

— Слышишь, Дэриан, — Абрахам поднимает палец. — Старуха ругается. Смеется. Над нами. Надо мной.

Расстались они не лучшим образом. Катрина не одобрила женитьбу Абрахама «на девушке моложе Милли», не одобрила она, разумеется, и рождение «дочери, которой следовало бы быть внучкой», и более всего она не одобрила последнее банкротство Абрахама Лихта, хотя он десятки раз объяснял ей, что это вина не его, а кучки богатых биржевиков.

Как и Розамунда, Дэриан решает, что шутка насчет Катрины — это всего лишь шутка. Иногда это действительно завывание ветра, иногда клекот ястреба, иногда уханье совы или голос какого-нибудь существа на болоте, иногда что-то вроде детского плача, а иногда и впрямь слышится сварливый голос Катрины, но сейчас это определенно ветер — разве не так? К тому же он стихает.

— Она сейчас прячется там, на болоте, — задумчиво говорит Абрахам. — Но никогда нам от нее не избавиться — никогда.

II

Апрель 1932 года. Холодный ветреный вечер. Дэриан осваивает «резонансное пианино» — инструмент собственного изобретения. Он сидит в своей студии — комнате с высокими потолками в дальнем приделе старой церкви Назорея — и слышит позади себя легкие шаги; не детские, ибо Мелани всегда вихрем влетает в студию «дяди Дэриана», хотя сколько уж раз ее за это ругали; и, разумеется, не шаги Абрахама Лихта — тот давно взял за правило чопорно стучаться дверь, насмешливо признавая тем самым, что, хоть он и глава семьи, хозяин дома, в этом причудливом гнезде своего эксцентричного сына-композитора он скорее всего нежеланный гость.

Не Мелани и не Абрахам. Дэриан спокойно поворачивается:

— А, это вы, привет.

Дэриан говорит невозмутимо. Со спокойной улыбкой. Между тем его трясет так, что он берет неверную ноту в замысловатом пассаже; к счастью, композиция, которую он сочиняет для «резонансного пианино», — не того рода музыка, где легко понять, правильно сыграл или сфальшивил, так что он вроде бы непринужденно поднимает взгляд на жену отца и улыбается. Хотя за восемнадцать месяцев и три с половиной недели, что он живет здесь, Розамунда впервые (как поспешно соображает Дэриан) появляется в студии одна и без приглашения.

Удивительно, что и сейчас, когда Катрина умерла и в доме стало более или менее пусто, Дэриан и Розамунда редко остаются наедине. А встречаясь, почти не разговаривают.

Отражение женщины колышется в мутноватом зеркале, укрепленном напротив скамьи, которую Дэриан притащил в студию; не поднимаясь из-за пианино, он спокойно наблюдает за ней. Розамунда встает к нему лицом, теперь в зеркале виден ее профиль. Дэриан снова кладет пальцы на клавиши, звучит плавная, нежная мелодия, отнюдь не дисгармоничная, как прежде, Дэриан касается клавиш мягко, словно трогает струны арфы; вибрация струн — это музыка; немного сбивчивая, небрежная игра Дэриана — это часть композиции… инструмент, сама музыка. Не забыть: здесь музыку можно оборвать. Атмосфера тихого удивления. Некоторое время Розамунда стоит неподвижно, слушает. Интересно, что она слышит, думает Дэриан, Он-то знает, что слышит, но что слышат другие? Такими вопросами задаются все композиторы.

Жена отца. Городская женщина, женщина, рожденная для шикарной жизни, и при этом, как успел убедиться Дэриан, совсем не простая, понять ее не так-то легко. Теперь она сельская жительница, женщина из Мюркирка, мать трехлетней девочки, ее пепельные волосы свободно падают на плечи, иногда она перехватывает их лентой; Розамунда носит широкие мужские брюки, просторные, не по размеру свитера, а также некогда белые и накрахмаленные рубашки Абрахама Лихта из чистого хлопка, которые висят на ней, как свободное платье для беременных. Кстати, после беременности она ходит, твердо ступая с пятки на носок, словно опасаясь, что, при ее хрупком сложении, слишком большой живот не позволит удержать равновесие; есть в ее облике и поведении что-то мальчишеское, легкомысленное, она часто загадочно улыбается, хотя бывает, как вот, например, сейчас, на удивление серьезна, даже торжественна. Розамунда пришла прямо из кухни, где пекла на старинной плите Катрин ароматный хлеб, дом наполнен теплым вкусным запахом, а уже не чистый фартук Розамунды весь в муке.

— Это вы? — негромко повторяет Дэриан, и Розамунда, загадочно улыбаясь, отвечает:

— Мне показалось, что вы меня звали.

Струны «резонансного пианино» перестают вибрировать, два человека в напряженной тишине спокойно разглядывают друг друга.

III

В отличие от умирания всякое поражение, записывает в дневнике Абрахам Лихт, дело временное.

Его дневник, его пространные воспоминания. Бухгалтерская книга, страницы которой покрыты какими-то иероглифами и кое-где проложены чистыми листами бумаги. Стоит жертве обнаружить своих врагов, как она перестает быть жертвой. Ибо финальный акт — это месть.

Да, Абрахам Лихт «удалился в деревню», но он не удалился от дел. В свои семьдесят два года он испытывает такой прилив бодрости и энергии, какого не испытывал никогда прежде; голова его полнится новыми планами, замыслами дерзких авантюр.

«Как только верну хоть часть того, что потерял, начну сначала».