Графиня Тьмы - читать онлайн книгу. Автор: Жюльетта Бенцони cтр.№ 83

— Не имеешь права? Даже мне?

— Тебе менее, чем кому-либо. Я поклялась молчать.

— Ах так?

Жан совсем расхотел спать, и Лаура почувствовала, как осязаемо, во всю мощь, заработал его интеллект. Чтобы отвлечь его от раздумий, она заговорила о другом:

— Я, как приехала, все ищу Анжа Питу, но, кажется, он испарился с парижских мостовых. А не…

Лицо Батца посерьезнело:

— Не умер? Нет. Его депортировали в Гвиану после событий фруктидора, когда Директория избавилась насильственным путем от двух своих членов. Питу не прекращал высмеивать в песнях то одних, то других, и на площади Сен-Жермен Л'Оксеруа, где он выступал, всегда собиралась большая толпа. Его популярность росла день ото дня, а песенки становились все более злободневными. Кончилось тем, что его схватили и выслали… Кажется, он в Куру [85] , и говорят, что место это нездоровое…

— О, боже мой! Как хочется надеяться, что сможет вернуться оттуда живым! Я всегда так его любила! Такого друга у меня никогда не было…

— И мне он очень дорог, и я тоже надеюсь, что он еще к нам вернется.

Говоря это, Жан встал и направился к столу, наполнить вином бокалы. Один из них он протянул Лауре.

— Выпьем за его здоровье. Он молод, крепок, полон жажды жизни. Я уверен, что он выкарабкается.

Но Лаура ничего не ответила и не приняла вино. Взгляд ее застыл на руке, протянувшей ей бокал. На безымянном пальце в свете свечи блестело золотое кольцо…

Распахнув от ужаса глаза, она отодвинулась в глубь кровати, прижимая к груди простыню. Батц, недоумевая, все еще стоял перед ней, протягивая бокал. И тогда Лаура закричала:

— Вы женаты!

Это был не вопрос, а утверждение, и лицо Батца стало пунцовым. Поставив бокал, он взглянул на свою руку.

— Да, — согласился он, не смея поднять на нее глаз. — Признаюсь, что я и забыл…

Но она уже вскочила на ноги и судорожно собирала свою одежду. Запершись в туалетной комнате, Лаура крикнула через дверь:

— Вызовите мне экипаж!

Он не стал искать экипаж, а начал машинально одеваться. У него было такое чувство, что, внезапно отрезвев, он понял, что даже вознесшись к недосягаемым вершинам, все равно он был зарыт по колено в землю, и когда Лаура, начисто стерев всякие следы их недавних безумств, снова появилась в комнате, стал неуверенно объясняться, словно и не ждал, что ему поверят:

— Перед смертью мать Мишель оставила мне письмо, в котором просила заботиться о ее дочери… Я из-за раны волей-неволей оставался в доме Мишель, и она лечила меня… В какой-то миг мне стало так худо, что я подумал: конец близок. И велел пойти за священником, чтобы хоть имя ей оставить вместо заботы. Этот союз так и не был скреплен официальной печатью мэрии.

— Уж не вообразили ли вы, что это может иметь для меня хоть какое-то значение? Ваш брак был освящен, и этого довольно…

— Но довольно ли этого для нашей бедной любви? Я мечтал только о вас, я лишь вас любил и продолжаю любить по сей день. Стоило мне увидеть вас снова, как все исчезло, все унесено ветром. Я не оправдываюсь…

— В этом и нет нужды! Прощайте, Жан! Пора мне тоже возвращаться в настоящее. Уже поздно, и мои, должно быть, беспокоятся. Дочь не заснет, пока я не подержу ее за руку.

— Ваша… дочь?

Заметив, что он страшно побледнел и даже пошатнулся, словно от удара, Лаура поняла, что причинила ему боль, и от этого испытала даже какое-то злорадство. Ведь как она томилась по нему все эти четыре года! Пришел его черед, и она решила ни за что на свете не разубеждать его в истинности сказанного.

Но, пораженный, он все-таки не сдался и, когда Лаура собралась шагнуть за порог, встал перед ней, загораживая дорогу. Его ореховые глаза приобрели желтоватый оттенок, и ясно было, что он сдерживался лишь огромным усилием воли:

— Прежде чем уйдешь отсюда, ты мне скажешь, кто отец ребенка!

Он сцепил пальцы за спиной, иначе слишком велико было бы искушение схватить ее за руки и бросить на кровать. Но она надменно произнесла, передернув плечом:

— Как вы вульгарны! Я не обязана перед вами отчитываться! Дайте пройти!

— Сначала поговорим. Так кто он?

— Вы об этом никогда не узнаете! Убирайтесь к своей жене и оставьте меня в покое. Женившись на Мишель, вы навек потеряли право задавать мне вопросы…

Взгляды их скрестились, пылая огнем. Но все-таки Батц первым отвел глаза.

— Сколько лет вашей дочери? — спросил он уже без всякого гнева.

— В июне исполнилось три.

— Три года…

Лаура поняла, что он производил подсчеты в уме. И вскоре сделал неутешительный вывод:

— Так, значит, едва выскочив из моих объятий, буквально через несколько недель вы сошлись с другим! Какой ужас! Разве что вас взяли силой?

Надежда, прозвучавшая в его голосе, окончательно вывела Лауру из себя:

— А вы бы предпочли, чтобы кто-то взял меня силой, не так ли? Чтобы я пережила ужас, стыд и позор, страдала бы, но вас это устроило бы больше, ведь вашей мужской гордости тогда не был бы нанесен урон! Но нет, мой дорогой, меня никто не принуждал, и рождение Элизабет было для меня благословенным. Слышите? Благословенным! Подарок свыше!

Она почти кричала. Жан глубоко вздохнул, покачав головой, словно никак не мог отгадать трудную загадку, и, не глядя на Лауру, отошел к окну. Отодвинув занавески, он всматривался в ночь. Свет фонаря осветил слезы на его лице.

— Нам и правда больше не о чем говорить, — глухо произнес он, — и прошу извинить, что задержал. Портье вызовет вам экипаж…

Уже на пороге Лаура в замешательстве остановилась и взглянула на него… Прижавшись лбом к стеклу, он стоял неподвижно. Она поняла, что он не повернется к ней, что будет так стоять, пока фонари ее экипажа не скроются в темноте. Ей вдруг очень захотелось подбежать к нему и рассказать всю правду! Желание это было необыкновенно острым, почти непреодолимым. Видеть, как плачет этот железный человек, было выше ее сил. И все стало бы прекрасным! Он бы схватил ее в объятия, и жар страсти опалил бы их снова, согревая сердца. Она снова почувствовала бы прикосновения его губ, рук, гладила бы его кожу… Искушение было таким сильным, что она, опершись о косяк, даже прикрыла глаза. Но ведь она связана клятвой… И еще: между ними стояла Мишель. Безжалостная память снова напомнила Лауре горькие картины: как висла она у него на руке, а потом, стоя на коленях, обнимала его за ноги и глядела при этом как на свою добычу. Все, хватит! Больше не будет ничего! Ничего! Да, так даже лучше.

Она потихоньку притворила за собой дверь, словно навек отгородилась от любимого мужчины и этой теплой комнаты, где еще витал аромат их любви. Как будто захлопнула книгу. И стала спускаться по лестнице…